В действительности, это плохая идея.

Здесь, в Дубраве, в их семье, кое-что известно, но они знают недостаточно. Они не единственные умные люди, а быть порядочными людьми при некоторых обстоятельствах является недостатком.

Дверь с улицы открывается, слышны голоса.

— Сейчас мы пойдем ужинать, — говорит Марин. — Стол уже должен быть накрыт. Слуги приносят ужин, как только слышат, что мой отец вернулся домой после променада. Вам нужно сначала подняться наверх?

— Я выгляжу приемлемо? — спрашивает она. Слегка улыбается. Эти слова, этот лукавый взгляд принадлежат женщине из какой-то прошлой жизни. Он полагает, что никогда не узнает ее историю. «Некоторые истории мы так никогда и не узнаем, — думает Марин, — и не расскажем».

— Конечно, — отвечает он.

За ужином он не налегает на вино. Отец (и брат тоже, конечно) наблюдает за ним, и он не хочет, чтобы они решили, будто он пьет, потому что боится.

Как он и ожидал, они разговаривают о корабле в порту. «Серебряная Луна» семьи Храбак (они живут через два дома на восток от них) доставил много купцов из Серессы — это с важным видом сообщает Зарко. Они собираются сразу же отправиться в глубь суши. Говорят, они везут драгоценные камни и изделия ювелиров, но это не точно.

— Значит, они с грузом отправятся прямо в Ашариас? — спрашивает Андрий Дживо.

— Лучший спрос на драгоценности всегда при дворе калифа, — замечает Марин.

Ему это совершенно не интересно, но он также знает, что лучше этого не показывать, и еще он знает, что отец полагается на него, все больше. Ему приходит в голову такая мысль, потому что это утро заставило их подумать о смертности человека и о том, что Андрия Дживо уже нельзя назвать мужчиной в расцвете лет.

Он смотрит на отца, но не слишком пристально и не долго. В расцвете лет или нет, но старший Дживо все еще обладает острой, как клинок, проницательностью. Он сразу увидит, что его рассматривают.

«Однако он уже седой», — думает его младший сын. Хотя у него все еще густая грива волос на голове, твердый голос и звонкий смех. А иногда из супружеской спальни по ночам доносятся звуки, способные смутить взрослых сыновей, живущих в том же доме.

Почти наверняка этим сыновьям пора жениться, начиная со старшего. Марин знает, что так думает мать.

Как только позволяют приличия, Марин встает из-за стола. Он мог бы сослаться на усталость, но он не привык объяснять свои поступки. Он встает и кланяется. Скрипнув четвертой и девятой ступенькой, идет по освещенному лампами коридору с высоким потолком и входит в свою комнату.

Слуги знают его привычки, и Марин им нравится, поэтому расположение слуг всегда помогает в его делах. Горит огонь в очаге, и лампа у кровати, и еще одна, у столика для чтения. На столе рядом с креслом стоит фляга с вином. Однако нет бокала или чаши. Упущение. Он оборачивается, почувствовав дуновение ветерка.

Даница Градек сидит на подоконнике, окно и ставни открыты. За ее спиной видны звезды. Она держит в руке бокал с темно-красным вином.

— Это была не служанка, правда? — спрашивает она. — В доме у семьи Орсат.

Даница не могла бы объяснить, зачем она забралась по наружной стене в его комнату и влезла в слишком легко открывающееся окно. Она уже дважды с тех пор, как они сюда приехали, поднималась, как положено, по главной лестнице (две ступеньки скрипели) в комнату Леоноры. Она служила здесь телохранителем, и ей не надо было передвигаться тайно, даже после наступления темноты.

Однако в этот вечер у нее было странное настроение.

— Что ты делаешь? — раздраженно спросил у нее дед, когда она вышла с черного хода на тихую улицу позади дома. Она огляделась вокруг, чтобы убедиться, что она одна, и полезла на стену.

— Сама не знаю, — вот и все, что она ответила, сначала. А потом прибавила: — Наверное, мне хочется немного побыть наедине с собой, жадек.

— Будь осторожна, детка, и…

Она отгородилась от его присутствия в своих мыслях. Он этого терпеть не мог, и ей самой это тоже не нравилось, но бывали моменты…

Она продолжала подниматься по стене. Знала, какая из комнат принадлежит Марину. Она к этому времени уже знала, кто в какой комнате спит. Она ведь телохранитель этой семьи, и она из Сеньяна.

Ну, она жила на Сеньяне несколько лет. А теперь уже нет. Делает ли человека прожитое на острове время, даже когда он еще ребенок, одним из героев Сеньяна? И еще один законный вопрос: зачем она сейчас это делает — лезет наверх?

Отчасти потому, что у нее такое настроение? Сегодняшнее утро повлияло на нее. Больше, чем следовало? «Но можно ли судить об этом?» — думала Даница.

Прошлой ночью она лежала на койке в комнате, которую ей отвели в той части дома, где жили стражники, и уснула с мыслью о том, что ее могут повесить уже завтра, и таким образом закончить короткую жизнь, лишенную смысла.

Открытые ставни его комнаты удерживали крючки на стене. Она распахнула окно, проскользнула внутрь, уселась на подоконник и стала ждать. Надо будет не забыть поговорить с управляющим дома насчет хороших задвижек и замков на всех окнах и ставнях.

Она увидела вино, которое они оставили для Марина. Ей показалось забавным взять его бокал и налить себе вина. Она подумала, не сесть ли в кресло у очага, но вернулась к окну и снова устроилась на подоконнике.

Долго ждать ей не пришлось. Возможно, она не осталась бы, если бы у нее оказалось слишком много времени, чтобы подумать. Дверь открылась, он вошел, увидел ее. Она отпустила замечание насчет его визитов в дом семьи Орсат. Она слышала, как он утром произнес имя другой сестры. Элена. Нетрудно было догадаться, что он там делал, и что сначала подумал о происходящем в палате Совета.

Но она не собиралась этого говорить. Мысли ее были не слишком ясными. Она надеялась, что он этого не заметил, а потом поняла — она отчасти надеется на то, что он все же заметит, и облегчит ей задачу. Всю задачу. Что кто-нибудь сможет это сделать.

— Я велю принести еще один бокал? — спрашивает Марин, он вовсе не чувствует себя таким спокойным, как можно предположить по его интонации, глядя на ее силуэт в обрамлении окна на фоне ночи.

— Можем пить из одного, — тихо отвечает она. — Так бывает во время рейдов.

— Так это рейд?

Она быстро улыбается.

— Не думаю. — Пауза. — Я больше не с Сеньяна.

Он пристальнее вглядывается в ее лицо. Она не вооружена, не считая, вероятно, спрятанных кинжалов. И без шляпы. Волосы распущены, падают ниже плеч. Это не маленькая аристократка из Батиары. Это исключительно способный боец, сегодня она спасла ему жизнь.

— Я знаю, — говорит он. Он подходит к ней и берет из ее руки бокал. — Должно быть вам трудно. Я буду рад пить с вами из одного бокала, но мне действительно нужно выпить. За ужином мне приходилось сдерживаться.