— Найди. Кто подставляет меня, — голос Феникса звучал почти ровно и холодно. — Пустыня, — он загнул один палец, — стрелы на Арене… Как вообще этот платок оказался у меня?!!

— Это… подарок… почившей вчера сиры Сунь… которая отправилась за Грань в результате… покушения. К сожалению… после вчерашних событий мы не имеем возможности расспросить сиру….

Дознаватели изъяли платок сразу, чтобы изучить рунные связки. Слуга снова сглотнул, чтобы расслабить горло — он уже начал искать, раскручивая цепочку — всех фавориток всегда проверяли от и до, род Сунь был древнейшим в Империи, и традиционно занимал нейтральную позицию, не вступая в борьбу за Золотой трон на стороне одного из Наследников.

— Мы теряем позиции… теряем людей… теряем влияние в Столице! Третий брат становится слишком силен, если он успеет оправиться от провала в Легионе, то займет моё место!

— Этого не случиться, господин…

— Уже случилось! Отец — сомневается! Иначе не прислал бы сюда «Голос»…

Слуга выдохнул и украдкой вытер вспотевшие руки, спрятав в широких рукавах ханьфу — слева в груди противно заныло — последние дни выдались очень… напряженными, в пору сходить к жрецам, провериться, не наслал ли кто проклятие на Второго Наследника, с момента приезда на Юг все идет не так.

Руку Запретного города он чувствовал даже отсюда. А спланировано тщательно — стрелы были заготовлены загодя, просчитано всё до мелочей — время, место, день выезда на смотры Корпуса на следующей декаде. Он знал, какую версию разрабатывают, как основную — Наследник просто решил привлечь внимание отца к собственной персоне, но какой идиот будет планировать два покушения подряд?

Как? Как такое могло произойти?

Он — не понимал. Каждый из тщательно рассчитанных планов просто рассыпался на куски, и оборачивался против них.

Кто играет против? Кто, настолько умен, что может переломить ситуацию и обернуть в свою пользу?

Небольшое победоносное путешествие на Юг превращалось в катастрофу. Шакалы Управления ждали за дверью, чтобы допросить! Допросить!!! Наследника!

— Господин, — напомнил он острожно. — Посланник ожидает за дверью уже тридцать мгновений, как и дознаватели… это может вызвать вопросы. Заставлять ждать «Голос Императора»…

— Впустить.

— Господин, я вызову слуг, чтобы убрать…

— Впустить. Я. Сказал.

Посланник Запретного города стоял на фарфоровых осколках совершенно невозмутимо.

Расшитое золотой нитью верхнее ханьфу сияло, пухлые белоснежные руки, унизанные двойным комплектом перстней сложены в традиционном приветствии.

— Голосом императора говорю я. Внемлите воле повелителя Земли и Небес, владыки Великой Империи…

Посланник развернул свиток и зачитал.

— Я… — пауза была отчетливой, Феникс прикрыл глаза и сделал над собой видимое усилие — в присутствие посланника Запретного города нужно соблюдать правила. — Я не знаю, о чем вы говорите.

— Это ваш ответ? — голос звучал ровно.

— Да. Верен Императору и клану. Чту повеления, и исполняю приказы. От первого Исхода и до последнего.

— Ваш ответ будет передан Императору. Голосом императора говорю я — примите приказ.

Посланник развернул ещё один свиток и монотонно зачитал повеление.

Слуга задержал дыхание, считая мгновения.

Пока, наконец, Второй Феникс не вскинул руки — рукава взметнулись в воздух, и, наследник, соединив ладони, опустился перед Посланником на колени.

— Смиренно принимаю волю отца-императора.

Слуга — выдохнул.

Когда гостиная опустели — занавески дрогнули и двери закрылись. О стену разбилась ещё одна бутылка — последняя, забрызгав алыми каплями белый ковер на полу.

Ковер, который меняли вчера.

Глаза Феникса вспыхнули золотом, так ослепительно, что казалось это сияют два золотых империала.

— Господин… — слуга проследил, как Наследник переворачивает один из двух уцелевших стульев в комнате, ставит его по центру, небрежно откинув сапогом мусор и осколки.

— Пригласить дознавателей.

— Но… господин, можно переместиться в кабинет, здесь… — слуга покосился на две заляпанную тахту, сломанные столы и единственный оставшийся стул, — некуда сесть.

— Значит, они будут стоять, — глаза Наследника снова вспыхнуло золотое безумие. — Если посмеют допросить Феникса.

Северный предел,

поместье рода Блау

— Как же так, как же так! — Луций пыхтел, помогая двум слугам, постоянно оглядываясь назад — чист ли коридор второго яруса. Сир Аксель растянулся прямо на верхней площадке лестницы и на этот раз даже не дошел до комнаты, пробороздив носом по ступенькам, отрубившись прямо здесь — нужно убрать мальчика быстрее, пока не увидел сир Блау. — Как же так, Великий! Как же так! А ещё даже не вечер! Аккуратнее, поворачивайте, — командовал он слугам, пытаясь подхватить недвижимое тело под руки с другой стороны. — Агггххх… — Спину прихватило внезапно — за эту зиму сир Аксель заматерел и стал тяжелее.

— Уже? Опять напился.

Разогнуться Луций не смог — мешала боль в пояснице, поэтому просто повернул голову на голос и почти уткнулся носом в герб Блау на тисненной коже голенища. Сир Кастус небрежно отпихнул валяющуюся рядом бутылку аларийского носком сапога, и та, весело подпрыгивая, покатилась вниз по ступенькам — ковры придется чистить.

— Порталы, учеба, стресс… — попытался прикрыть он мальчика. — Ап-ч-хи, — от резкого аромата самогона зачесалось в носу.

— Напился… — констатировал Глава, и наклонился, подцепив пальцем рукав племянника — кольца артефактов сверкнули в воздухе, когда рука бессильно рухнула обратно на пол. — … как последний низший, до невменяемого состояния. В комнату его! Живо!

Сира положили прямо поверх покрывал, слуги стянули только сапоги, прикрыли легким пледом, плотно задернули шторы и приглушили светляки.

— Ам…ням…ням… ням… ик… — малыш Юстиния перевернулся на бок, обнял подушку и умиротворенно засопел.

— Стресс, порталы, последние декады выдались непростыми… — замямлил Луций, подслеповато щурясь — в полумраке он видел хуже, только темную фигуру, замершую напротив двери.

— Он пьет, чтобы заглушить голоса в голове. У Юста всё начиналось так же, — скрипнули сапоги, прогнулось кресло — сир Блау устроился, по привычке вытянув вперед длинные ноги и поманил пальцем, единственный оставшийся в комнате светляк, к себе.

Луций молчал, боясь даже вдохнуть — тема «душевной болезни» не из тех, которые можно обсуждать открыто, только внутри семьи. Слушать — да, нельзя — говорить. Эта та черта, которую не позволялось преступать вассалу.