Села на бетонный выступ и не двигается. Даже уворачиваться, бедняга, больше не в состоянии. Голова с каждым попаданием опускается все ниже, но все же упрямо поднимается, как у боксера, повисшего на канатах. Почти в отключке, а сдаться гордость не позволяет.

Барни уже почувствовал вкус победы, расслабился, несколько раз промазал, и снаряды кончились. Пришлось собирать и снова начинать обстрел.

Второй или третий камень попал в скулу. Голова откинулась, как от пощечины, и женщина начала крениться в сторону, как в замедленной съемке. Барни почему-то вспомнились телевизионные кадры вьетнамской войны: облитые напалмом, пылающие буддистские монахи продолжают качаться в медитативном трансе и в конце концов один за другим падают – кто на бок, кто навзничь.

И она тоже упала. Рука судорожно – скорее всего, уже бессознательно – ухватилась за огрызок бетона, но бурлящий поток тут же смыл женщину и понес к водопаду у дамбы в Суорве.

Барни Лундмарк несколько мгновений стоял неподвижно, словно вслушиваясь в глухой рев реки. Болел локоть – должно быть, порвал какую-то связку в одном из бросков. А про рот и говорить нечего – остатки зубов врезаются в небо, точно ножи, и дергает, как током; наверняка обнажены зубные нервы, вся пульпа.

Только сейчас Барни осознал, насколько он измучен. Выбросил самодельную пращу и проследил, как она исчезла в водовороте, стала частью многотонного природного и созданного человеческими руками мусора. Кусты, деревья, обломки заборов, шкафов, стулья, даже фанерный самолет с какой-то детской площадки. Никому и в голову не придет как-то связать его с двумя погибшими женщинами – во всем виновата река. Река измолотила их о камни и унесла с собой. Если шире посмотреть на вещи, так оно и есть. Эти проклятые дожди…

А зубы? Ничего удивительного: упал и ударился о бетон. Нет, еще лучше: производственная травма. Несоблюдение техники безопасности – небрежно закрепленный газовый баллон сорвался с крепления, а ему не повезло, оказался рядом. Вот это правильно. Тогда другое дело. Тогда, считай, полученное на рабочем месте увечье со всеми вытекающими последствиями: профсоюз, страховка и куча денег. Хватит и на ремонт челюсти, и на отпуск.

Все-таки у меня железная психика, похвалил Барни Лундмарк себя. Надо же – такая ясность в мыслях после всего, что он пережил. А теперь поскорее добраться до главной дороги. Не так уж далеко. А там сесть у обочины и ждать помощи – в конце концов кто-то же должен заметить его бедственное состояние. И еще вот что: нужно потребовать новый телефон. Пусть “Ваттенфаль” оплатит новый телефон. Они и так ему кругом задолжали.

Барни встал и замер: на огрызке бетона, где только что плясала эта деваха, что-то блеснуло. Осколок стекла, что ли… откуда там стекло? Вгляделся и похолодел: телефон.

Это ее телефон.

Выронила, должно быть. Или выпал из кармана, когда летела в воду. Нет… вряд ли. Как такое может быть: выпал, значит, и сам, по своей воле, аккуратно втиснулся в расщелину? Чушь, никуда он не выпал, она сама успела его туда засунуть. Спрятала для потомков, так сказать.

И почти все время девка держала телефон в руке. Барни тогда решил, что она пытается куда-то дозвониться. А вдруг она фотографировала? Или, еще того чище, снимала видео? Вот это нехорошо. Очень и очень нехорошо. Могла и написать что-то о негодяе, работнике суорвской плотины, который убил ее подругу, а теперь пытается забить ее камнями, как в Средние века. Тогда дело плохо. Тогда начнется ад – допросы, арест и сплетни в поселке. До смерти не отмоешься.

Закружилась голова, тошнило так, что вот-вот вырвет. Наверняка сотрясение мозга. Он ощутил такую слабость, что был вынужден сесть, судорожно сглатывая скопившуюся во рту клейкую, с железным привкусом, слизь.

А может, и обойдется. Только бы у реки хватило мощи раздробить этот непонятно как устоявший бетонный островок. И все, проблема решена – мобильник упадет в ил, и там его никто и никогда не найдет. Разве что какой-нибудь дотошный археолог лет через пятьсот, а то и тысячу. Найдет, вытащит карту памяти и сдаст в музей: вот, мол, какие драмы происходили в наших краях в древности.

А если нет? Если телефон все-таки найдут не археологи, а снюты?

Господи, как хочется пить… Если бы у него был с собой его полулитровый термос с кофе. Если бы время можно было отмотать назад…

Кофе? Сварен на чистейшей воде…

Спасибо, вы очень добры…

Что ей стоило так ответить… что ей стоило выпить эту чашку кофе. Тогда были бы живы и она, и ее подружка.

Дом у реки все ближе. Обычно София чувствовала облегчение. Дневной стресс отпускал, распрямлялись плечи, словно с них сняли тяжкий груз. Забывались все дневные неприятности, а от вида искрящейся серебром реки начинало сладко щекотать веки. Оазис, тень раскидистого дерева в саванне, где уставшая львица может спокойно дожидаться, чтобы вечерние облака заслонили грудью палящие лучи тропического солнца и дали желанную прохладу.

Теперь уже не отталкиваясь, а, наоборот, придерживая здоровой ногой велосипед, спустилась по крутому откосу. С коленом стало хуже, она уже не могла выпрямить ногу, нога так и осталась в полусогнутом положении. Одежда прилипла к телу, а глаз окончательно заплыл. Веко на ощупь напоминало перезревший фрукт.

София въехала во двор и остановилась у крыльца. Все как обычно. Ровное, еле слышное журчание реки. Возникло желание приложить ухо к земле, как к железнодорожным рельсам, когда стараются уловить далекий грохот поезда. Но для этого надо слезть с велосипеда, она и слезла, что обернулось адской болью, в колено будто стамеску вонзили. Она вскрикнула и упала, едва не теряя сознание. Несильно стукнулась головой о ступеньку. Полежала несколько мгновений. Из-под крыльца тянуло запахом сырой земли. Постепенно в глазах прояснилось, София собралась с силами и села. Непослушными пальцами поискала в правом кармане – старая квитанция, тюбик губного бальзама. И все. Ключи от дома исчезли. Обомлев от ужаса, обшарила другие карманы – пусто. Должно быть, выронила где-то среди этой сумасшедшей суеты.

Опустила плечи, закрыла глаза и представила здоровенного седобородого мужика около джипа в канаве. И дальше, дальше… нескончаемая пробка от Севеста до госпиталя в Сюндербюн, несчастный парень, у которого она украла мотоцикл, развязка с Ржавым Мячом… и, наконец, бутик Карлоса, где Марина, наверное, и сейчас переставляет с полки на полку никому не нужные безделушки.

Нажала на ручку – заперто. Разумеется, заперто, а чего она ожидала? Щадя больную ногу, встала, дотянулась до дверного звонка и уловила слабое звяканье внутри.

– Открой, Эвелина! Это мама!

Позвонила еще раз и напряженно вслушалась. Попыталась хотя бы угадать присутствие дочери, представить, как она лежит, завернувшись в одеяло, как голубец. Непробиваемый кокон молчания.

– Эвелина, это мама! Нам надо уходить!

Никакого ответа. А может, дочь все-таки пошла в школу?