– Я к Рини, – бросил он. – Мы будем в гостиной. Хочу, чтобы она была на виду.

– Я выйду к воротам.

– Что? Нет!

– Да, – твердо сказала я. – Я смогу его остановить. Я поговорю с ним, расскажу о смерти леди Мойры. Разве ты не понял? Она сделала это, чтобы защитить нас всех! Покончила с собой, чтобы Филипп не тронул остальных! Энтони, если есть возможность решить все мирным путем, я воспользуюсь ею. И не смей меня останавливать. Сил у меня достаточно, и Филипп не тронет меня. Позаботься о жене и ребенке.

Несколько секунд брат смотрел в мои глаза, затем кивнул и порывисто обнял меня.

– Будь осторожна, сестренка. Не рискуй понапрасну, ладно?

– Ладно, – улыбнулась я дрожащими губами.

Поцеловав меня в макушку, Тони шепнул:

– Я люблю тебя, сестренка. Помни это. Ты – моя семья.

– Я помню, – заверила я его. – Я никогда не забуду. Никогда…

Ворота, ведущие в Рогорн – массивные, черные, с витиеватым узором, изображающим воронов, были призывно распахнуты. Я встала посередине, не решаясь сделать шаг и выйти за пределы внутреннего двора. Инстинктивно обернулась, бросив взгляд на центральные окна – где-то там сейчас Энтони успокаивает встревоженную Рини, нежно поглаживая еще не наметившийся живот супруги.

– Не зря я прозвал тебя воительницей.

Я стремительно повернулась, едва не вскрикнув – в двух шагах от меня стоял Филипп, такой же, каким я его запомнила прошлой ночью: в белой рубашке, улыбающийся, красивый. Мой.

– Пришла сразиться со мной? – продолжил он насмешливо. – Или твой брат выставил тебя сюда как щит?

– Я пришла не воевать, а говорить, Филипп.

Во рту пересохло – слова давались с трудом, я произносила их машинально, не отрывая взгляда от его лица. Сколько раз мне хотелось дотронуться до него, пригладить длинные, закрывающие мочки ушей, пряди, провести пальцем по впалой щеке, улыбнуться в ответ. Теперь, когда между нами больше не было той недосказанности, не было тех смятений и неуверенности, кто мы друг другу, я могла это сделать. И одновременно не могла.

– Говори, – разрешил он. – Я тебя слушаю.

– Леди Мойра мертва.

Он вскинул голову, посмотрел остро, недоверчиво.

– Мертва?

– Она покончила с собой. Написала письмо Энтони, в котором признала свою вину перед твоей семьей. Ты можешь убедиться в этом, если хочешь.

Он молчал, продолжая недоверчиво смотреть на меня, и я шагнула вперед.

– Филипп… Она мертва. Та, кто причинила твоей семье боль, уже никогда не откроет глаз. Нет нужды проливать кровь и нападать на тех, кто невиновен.

Он опустил взгляд вниз, и на секунду мне показалось, что он понял. Всего на мгновение я ощутила надежду, что Филипп одумается, и уйдет, не запятнав свои руки. Но…

– Старая дрянь решила меня обыграть, – рыкнул он. Я отшатнулась назад. – Ее смерть ничего не меняет. Единственное, чего бы я хотел – оживить ее, чтобы она своими глазами видела, как мучается ее второй сын и внук!

– Хватит! – закричала я. – Твоя месть не принесет ничего, кроме новой порции боли!

– А кто заберет мою боль? – заорал он в ответ.

– Я, – прошептала я. – Я заберу твою боль. Всю до последней капли.

Филипп отрицательно качнул головой и решительно двинулся вперед. В замок.

Я перегородила ему путь. Он взглянул удивленно на мои руки, трусливо дрожащие, на вздернутый подбородок, и спросил:

– Моя маленькая воительница, ты понимаешь, что тебе меня не одолеть?

– Это моя семья. Мой замок. Я буду защищать это до конца своей жизни, – четко проговорила я, и добавила: – Убьешь их – убьешь и меня. Просто знай.

Несколько мгновений Филипп смотрел на меня, затем с великой нежностью коснулся моей щеки, заправил за ухо непослушную черную прядь.

– Будешь стоять до конца, да?

Он невесело рассмеялся. Я молча плакала, не отводя взгляда. Магия внутри меня настороженно шевелилась, готовая атаковать.

– Тебя я не могу потерять, Стела. Только не тебя.

Филипп отступил; его рука, гладившая мое лицо, бессильно повисла в воздухе.

– Я не останусь здесь, – глухо сказал он. – Я уезжаю в Медрелор. Его правитель, Кайлар, согласился принять меня.

Мое сердце забилось чаще: раз, другой, третий… Каждый удар набатом отзывался в ушах.

– Ты поедешь со мной, моя маленькая воительница? – Филипп протянул мне руку.

– Ты хочешь, чтобы я оставила службу, семью, друзей… Рогорн? Все, что я получила?

– У тебя будет новый дом. Новые друзья, новая работа, и я, – Филипп упрямо держал руку на весу. – Ты же понимаешь, что в Дефронии я не смогу спокойно жить. Принц Каспиан последует законам своего отца; магов Пустоты так и будут истреблять, а меня убьют, как только поймают. Я устал бегать, Стела.

Я обернулась. Рогорн, величественный и мрачный, смотрел на меня сотней окон; на крыше сидели десятки воронов.

– Стела? Ты поедешь со мной?

– Прости, но я, – я покачала головой, – я не могу. Нет, Филипп.

– Нет? – не поверил он.

Я облизала губы, соленые от слез, и заплакала, уже не стесняясь. Он шагнул ко мне, обнимая, покрывая поцелуями мое лицо там, где пролегли мокрые дорожки слез; сжал так крепко, что ребра хрустнули.

Я вцепилась в его плечи, сотрясаясь от рыданий.

– Не плачь, моя маленькая…

Филипп провел рукой по моей спине, ласково поцеловал в губы.

– Не плачь, Стела. Не в этой жизни, так в следующей… Я найду тебя. Я всегда буду рядом с тобой. Я люблю тебя, моя храбрая, милая воительница.

– И я, я тоже, – промолвила я дрожащим голосом. – Но я не могу, понимаешь? Это будет предательством… Мою семью отстранят, возможно, накажут… Если я сбегу… М-мое наследие…

– Тише, тише, – Филипп убаюкивал меня в объятиях, как ребенка, – не продолжай. Не надо. Я не хочу видеть твои слезы, я хочу, чтобы ты была счастлива, Стела.

– Я не буду счастлива без тебя, – прорыдала я.

– Будешь, – убежденно ответил он. – Время пройдет, и боль утихнет. Если передумаешь, я буду ждать тебя на границе еще десять ночей подряд. Это максимум, который я могу себе позволить.

Я кивнула, сжимая губы, чтобы не разреветься еще сильнее. Перед тем как исчезнуть, Филипп поцеловал меня в лоб, и тихо шепнул:

– Но ты не придешь…

И мы оба знали, что это правда.

Когда Филипп ушел; просто растворился в сером тумане, таком же, какой будет моя жизнь без него, я еще долго стояла возле ворот в Рогорн, цепляясь обледеневшими пальцами за гладкое дерево.