— Напрашивается вопрос: возможно ли в такой ситуации возникновение, скажем, среднеазиатских гетто в Санкт-Петербурге и Москве?

— Я убежден, что в конкретных частях города в небольших пока масштабах оно уже существует. Потому что принцип поселения российских мигрантов именно такой. И для них ой, конечно, оправдан. Экономических, а уж тем более криминальных целей легче достигать сообща. Это закономерность.

Вопрос в масштабах такого рода поселений. Уверен, что если ситуацию отпустить на самотек, а сейчас в России происходит именно так, то мы придем к практике бельгийского города Антверпен, который сегодня во многих районах уже не контролируется полицией. Приезжее население — марокканцы, турки — ввело там институт своей полиции, которая и отвечает за правопорядок в этих районах, а государственная бельгийская полиция боится и не рискует посещать эти районы. То же самое, как мы знаем, происходит в предместьях Парижа, некоторых голландских городах. Намечаются подобные тенденции в Греции, Испании, ну и Россия идет в русле этих деструктивных тенденций.

— Тем не менее вся Европа сознательно использует практику наращивания миграционных потоков?

— Это неправда. Во-первых, есть такие страны, как Ирландия, Польша, Мальта, Кипр. Они, наоборот, стараются дистанцироваться от такой миграционной политики. Кстати, и Скандинавия долгое время не спешила приглашать к себе мигрантов. Во-вторых, Германия, Голландия, Франция, Австрия сегодня очень жалеют, что когда-то пошли на поводу у практики наращивания миграционных потоков. Например, Германия уже платит деньги мигрантам, чтобы они возвращались обратно.

То есть дошло до абсурда! Мигрант ведь не приезжает сам по себе. Он приезжает со всем комплексом своих родственных связей, и его основная задача, как только он закрепился на месте, перевезти в страну пребывания как можно большее число родственников. Это доказывает миграционная история стран Западной Европы. Практически все мигранты в этих странах рано или поздно, воспользовавшись псевдодемократической риторикой, начинают требовать воссоединения с семьей, а парадигма прав человека в цивилизованном мире тут же лишает государство выбора. Мало того. После воссоединения с семьей со стороны мигрантов неизбежно начинаются требования расширения политических, экономических, образовательных прав.

В результате все это доходит до такого абсурда, как, скажем, позитивная дискриминация, которая, к примеру, действует сегодня в США по отношению к афроамериканскому и даже латиноамериканскому населению этой страны. Эти этнические меньшинства, например, получают преференции при поступлении в вузы только на основании национального различия и благодаря тому давлению, которое они регулярно оказывают на правительство США. Все мигранты очень хорошо вооружены такого рода политическим инструментарием, и, я думаю, подобные ситуации возможны в скором будущем и в России. Пример того же Косово, где албанское меньшинство со временем стало большинством со всеми вытекающими из этой ситуации последствиями, не так далек и призрачен.

— Как Вы заметили, «призывы к увеличению миграционных потоков звучат, опираясь в основном на экономическую аргументацию». То есть апологеты нынешней миграционной политики подразумевают, что мигранты в большинстве своем — явление в той или иной мере временное. Вернется, на Ваш взгляд, большая часть российских мигрантов на свою историческую родину?

— Нет, конечно. Большинство мигрантов из Средней Азии и республик Закавказья уезжать из России, то есть возвращаться в худшие экономические условия, конечно, не собирается. Что касается мигрантов из Украины, Молдавии и в меньшей степени Белоруссии, то отток населения из этих стран сегодня идет не столько в Россию, сколько в государства Европейского союза. Улучшения же экономической ситуации в Средней Азии и Закавказье, как мы видим, даже не намечается по ряду политических, геополитических, социальных причин.

Соответственно, приезжающий в Россию мигрант старается закрепиться в ней всеми правдами и неправдами. Мы же видим, в каких условиях они живут и на какую зарплату они порой соглашаются. Естественно, что в данном случае отдельные сегменты отечественного бизнеса играют не самую лучшую роль. Вместо государствообразующей — государстворазрушающую. Бизнесу выгодно платить людям как можно меньшую зарплату, и, соответственно, ему все равно, кто будет за нее работать. Конечно, нельзя сказать, что это свойственно всем российским предпринимателям, но некоторая их часть ведет себя именно таким образом.

— Так оказывают или не оказывают мигранты влияние на российскую экономику?

— Оказывают на ряд ее отраслей, не требующих высокой квалификации, таких, как строительство или торговля. Но к развитию экономики России мигранты, конечно, никакого отношения не имеют. Ни о каком интенсивном развитии отечественной экономики, ни о каких инновациях при помощи мигрантов, естественно, не может быть и речи. Ведь, по сути, происходит лишь процесс выжимания отечественным бизнесом всех соков из людей, имеющих в сравнении с коренным населением меньше прав и образования, но готовых трудиться в поте лица без всяких гарантий на будущее.

— Почему основным средоточием мигрантов являются Москва и Санкт-Петербург?

— Потому что мигрантов всегда притягивают только зоны экономического роста. Мигрантам неинтересно село, поскольку в него нет экономических вливаний, не создана схожая с городами инфраструктура. Да, в некоторых сельских регионах России трудятся мигранты. Но это неудачники, которым не посчастливилось закрепиться в городах посредством родственных связей или, как еще говорят, через миграционные сети, окутавшие Москву и Петербург. По этим же причинам самым густонаселенным городом Китая является Пекин, самым густонаселенным городом Франции — Париж, и так далее.

Не единственным, но достаточно редким в этом смысле исключением является Япония, которая принципиально закрывает свои двери перед мигрантами. Поэтому там и гомогенное, этнически однородное население. Конечно, японская практика более оправданна, чем российская, поскольку исключает межнациональные столкновения, но в условиях такой же, как и в России, сверхнизкой рождаемости японцы вынуждены отправлять своих стариков на Филиппины, чтобы местное население там за ними ухаживало. А этот факт порождает множество межнациональных недоразумений, поскольку у Японии и Филиппин сложная история. В годы Второй мировой войны Япония не очень достойно вела себя по отношению к Филиппинам. Поэтому японские старики не очень хотят туда ехать, но японская система социального страхования и здравоохранения просто захлебывается в обязательствах перед своими пожилыми гражданами и не в состоянии их выполнять на родине. Впрочем, даже если бы в Японии и была миграция, это мало изменило бы такую ситуацию.

— Количество правонарушений с участием мигрантов в пропорциональном отношении выше, нежели количество правонарушений с участием коренного населения. Но ведь даже чисто теоретически маловероятно, что в Россию в таких количествах едут сплошь антисоциальные элементы?

— Миграция сама по себе криминогенна. Дело в том, что, когда из традиционно закрытого общества человек попадает в общество либеральное, коим является постсоветская Россия, он лишается привычной системы координат. На те антиобщественные действия, на которые мигранты способны сегодня пойти в России, они ни при каких обстоятельствах не пойдут у себя на родине. Потому что там они за это будут жестко наказаны. Потому что там так не принято. Потому что там для них есть моральные авторитеты. Уже по одной этой причине миграция криминогенна, даже если у мигрантов не будет этого глубокого ощущения безнаказанности, которое у них сегодня, безусловно, есть в России.