боги и создали Зверей, — чтобы любимому чаду не было скучно.

С грифоном — Айвир парил в небесах, ощущая свободу и разрезая порывы ветра.

С гиппокампом — исследовал реки и бороздил моря.

С драконом — изучал пещеры и искал сокровища.

А гидра — исцеляла его дух в минуты отчаянного одиночества и лечила тело от полученных травм.

Но годы шли, и Айвиру, несмотря на присутствие друзей, все равно было одиноко, ведь человеку, пусть и божественного происхождения, все равно нужен человек.

Собрав внутри всю свою немалую магическую силу, он вложил ее в разрыв между мирами, открыв разлом.

— На Землю, — прошептала я, озаренная догадкой.

Магистр, улыбнувшись, кивнул.

Айвир был на столько рад, что сквозь разлом в его мир проходили люди — такие же внешне, как и он сам, что он сделал для них настоящий подарок — одарил магической искрой. Это было своего рода уловкой, чтобы гости захотели остаться на Сахваре и назвать его своим домом.

И это сработало.

Земляне обживались на Сахваре, радовались новым обретенным возможностям и Айвир был абсолютно счастлив, когда они пожелали назвать его своим Правителем и жить под его справедливым правлением.

Вот только ткань между мирами — вещество нестабильное. И разлом, поначалу ставшим спасением Айвира, оказался самым настоящим проклятием.

Разлом смещался на разные миры, до тех пор, пока за него не ухватились тени. Судя по всему, их мир был полностью разрушен, или же там не хватало пищи, потому что эти твари отчаянно стремились на Сахвар, не страшась даже смерти.

Сил Айвира не хватало на то, чтобы закрыть разлом со стороны Сахвара — тени удерживали его с другой. И тогда он решился на отчаянную меру — пройти сквозь него, чтобы закрыть со стороны теней.

Несмотря на то, что своих ближайших друзей он уверял в том, что никакой опасности нет, Зверей он все же решил оставить, привязав каждого к своему роду на крови с помощью колец-артефактов.

Свободолюбивого Ина он наградил грифоном, чтобы тот мог взмывать в небеса, когда пожелает и дал кольцо с алым камнем, подчиняющим потоки ветра.

Мореходу и судостроителю Ли он отдал гиппокампа и кольцо с оранжевым камнем — чтобы усмирять моря.

Целителя Ра он одарил гидрой и кольцом с зеленым камнем, дарившим способность исцелять даже смертельные раны.

Своего серьезного и самого мудрого товарища Ши, Айвир поставил во главе армии, дав кольцо с синим камнем, способным подчинить волю любого. Его Зверем стал дракон.

Сам же Айвир ушел сквозь разлом, и больше его никто никогда не видел. Тени, хоть и реже, но продолжали прибывать сквозь разрыв, и теперь Четыре избранных мужчины стали на стражу Сахвара, оплакав своего друга и приняв на себя бремя его власти.

С того момента иномиряне были объявлены вне закона в любой из земель, ведь они могли нести с собой новую напасть и скверну — угрозу их миру.

Пока Ац говорил, я даже дышать не смела — на столько ярко представляла себе картины, о которых он рассказывал.

Теперь стало понятно, почему все древние книги Четырех были написаны на земном языке — они были моими соотечественниками. Лишь с течением времени язык сменился, забыв свои истинные корни.

— Из всего этого следует, — торжественно заключил магистр. — Что наша Алена не просто одна из Четырех. Она — Хозяйка, наследница Айвира. И только она может назвать новых обладателей Зверей.

Глава 21

От взглядов Теймира и Артейда мне поплохело.

Они, в отличие от меня, эту историю слышали не первый раз, но предположению Аца на мой счет все-таки удивились.

— Помилуйте, — произнес Теймир, — но ведь Алена родилась на Сахваре. При всем уважении я не припомню ни единого упоминания в летописях о том, что у Айвира была жена, или, пардон, любовница.

Магистра это ничуть не смутило, он обратил взгляд ко мне, по-доброму улыбнувшись:

— Алена, вы ничего не желаете намещесообщить?

Что ж, все карты на стол. Вряд ли мне представиться еще один шанс, чтобы сказать о себе правду. Пришлось признаваться.

И о том, что родилась на Земле, и о том, как магистр Фог скрыл эти следы на моей ауре. О жизни в старом Фаваире, о Хаяне, которая приняла меня как родную дочь.

К моему удивлению, страха больше не было. В конце я чувствовала себя так, будто погрузилась в святую реку и вышла обновленной. Все же нет ничего лучше, чем говорить правду. Ложь отягчает жизнь, словно ты повсюду таскаешь за собой огромный тюк с булыжниками.

И теперь я была перед Артейдом такой, какая я есть, давая ему выбор — принять или отказаться.

На дракона во время своего монолога я смотреть все же побаивалась, чтобы не сбиться, увидев его взгляд полный отвращения.

Мне было важно, чтобы он узнал все. От начала и до конца.

Оба наследника Четырех приняли правду стоически.

Ац так и вовсе не выглядел удивленным.

— Что-то такое я подозревал, — хмыкнул магистр. — Я знал, что Фог не стал бы обучать абы кого, — проскрипел он, — А еще все эти твои рассуждения о гидрах… Милочка, ты могла бы на лбу у себя написать. И то было бы менее понятно. Я потому и дал тебе то вино. Чтобы убедиться окончательно.

Вот же… Интриган!

— С твоей аурой мы еще разберемся, — пообещал он. — Уверен, будет интересно.

— Для меня это ничего не меняет, — произнес Теймир, подумав. — Я никогда не знал Мартэллу, но изучил тебя, Алена. И откуда ты родом, мне совершенно не важно.

Горячая волна благодарности к грифону прокатилась по сердцу.

Обычного «спасибо» было недостаточно. За то, что принял. За то, что не стал презирать, хоть нравы этой планеты его бы поощрили.

Теймир заметил мое состояние и мягко улыбнулся.

Оставался один, самый важный вердикт…

Повернув голову к Артейду, я увидела сосредоточенное выражение на его лице.

Кажется, замерли даже Ац с Теймиром.

— Ты была совсем одна… — задумчиво произнес инквизитор.

— Не одна, — отозвалась я, слишком сильно сдавив тельце дракона на коленях, от чего он недовольно пискнул. — У меня были мама, Тит и магистр Фог…

— Но тебе пришлось пробиваться в этом мире в одиночку. — он поднял на меня взгляд полный боли. — Да еще и думала, что я на тебя охочусь, чтобы наказать за ритуал… Девочка моя…

Меня притянули к сильной груди, согревая теплом, и как-то совсем некстати в носу защипало. Дракончик недовольно зашипел, спрыгивая с колен, чтобы не быть смятым.

— Ты не сердишься? — спросила