– Че? – отозвался Щербатый.

– Ты чего кобылку не стреножил? – Ноздря кивнул на притихшую Лизу.

– На хрена? – пожал плечами Щербатый. – Куда она денется? Я за ней и следить не стану.

– Это как?

– А так! Гляди-кось!

Утерев губы тыльной стороной ладони, Щербатый развернулся к Лизе всем корпусом.

– Слышь, девка! Чего расселась! Метнись-ка, веток сухих набери. Печку затопим, чаю вскипятим.

– Куда? – выдавила из себя Лиза.

– Туда! – Щербатый поднялся, толкнул кособокую дверь, кивнул на темный дверной проем. – Слыхала, красавица, чего велел? Иди, иди, расселась, барыня! Милости просим! Иди, говорю!

Лиза понимала – бандит предлагает ей игру, сути которой она пока уловить не могла. Тем не менее сидеть, когда к тебе обращаются, в этой ситуации не имело смысла. Пододвинувшись к краю лежанки, Лиза медленно опустила ноги на пол. Затем встала, сделала несколько острожных шагов к выходу, то и дело поглядывая на ухмыляющихся бандитов. Но, встав в дверном проеме, замерла на пороге.

Перед ней была темная мрачная стена деревьев. Тайга жила своей жизнью. И Лиза вдруг поняла: впереди еще страшнее, чем за спиной. Будучи не в силах побороть ужас перед ночной тайгой, Лиза сделала шаг назад, решительно повернулась и сказала, стараясь, чтоб голос не слишком дрожал:

– Нет. Надо вам – сами идите.

– Ага! – Щербатый пьяно и радостно хохотнул. – Видал, брат? Куда она денется! Она ж двух шагов по тайге не сделает. Барышня, куда там! Наливай, чего глядишь?

Ноздря охотно послушался. Взяв свою кружку, Щербатый призывно протянул ее Лизе:

– Может, махнешь для храбрости, да скакнешь-таки за дровами?

Стиснув губы, Лиза покачала головой. Затем отошла от дверного проема, но на лежанку не вернулась – опустилась на пол в нескольких шагах от выхода, снова крепче прижалась спиной к бревенчатой стене.

– Ну, гляди!

Щербатый выпил сам, громко выдохнул, понюхал надкушенный ломоть черного хлеба. Так же поступил и Ноздря. А Лиза вдруг почувствовала: взгляды, которыми поедали ее стражи, изменились.

Лизавета Потемкина была достаточно взрослой барышней. И понимала, что значит, когда мужчины смотрят на женщину так. Ей вдруг стало холодно, горло будто кто плотно и сильно сжал.

– Мы чего ж, так и будем эту гладкую девку для Федьки беречь? – голос Щербатого вдруг стал хрипатым, а дыхание – тяжелым и частым.

– Федька велел – не моги. Чтоб пальцем не тронули… – прогудел Ноздря.

– А я пальцем и не собираюсь! Пошто мне пальцем! – он снова хохотнул, и Лиза втянула голову в плечи. – Ты с атаманом давно. Да я поболе твоего. И скажу, паря, так: плохо ты еще атамана знаешь. Поутру господа его к сокровищу выведут. Там же и лягут навеки.

Лиза с трудом подавила крик.

– Так Федор же божился, что не тронет никого… – брякнул Ноздря.

– Федор божился, верно. Только Рогожин одной рукой кресты кладет, другой – шиш в кармане вертит. Пошто ему этих сусликов живыми оставлять? Выгоды никакой. Не тот Федька человек, чтобы просто так разойтись. Разве они сговорятся вместе дальше держаться. Ты веришь в такое хоть маленько?

Ноздря помотал головой.

– То-то! – Щербатый назидательно поднял палец. – Так что, девка, ты, почитай, уже вдова. Не прямо сейчас, а вот до полудня точно будешь.

– Выходит, – осторожно выдавил из себя Ноздря, – девка хоть как для нашей забавы останется?

– Ну да. Это Рогожин нам так сильно поверил, что оставил двоих мужиков ночью в тайге девичью честь сторожить? Окстись, братец!

– Так чего мешкать?

Ноздря подался к Лизе так внезапно и резко, что та вскрикнула, еще сильнее, до боли в спине, вжимаясь в стену. Бандиты захохотали, после чего Щербатый опустил руку на плечо товарища.

– Ты не спеши-то. Куда, времени вон сколько… Ночь впереди да день целый. И потом, какого рожна ты вперед полез?

Они вели себя так, словно Лизы рядом вообще не было. Либо же считали ее неодушевленным предметом.

– Ты про что?

– Про то самое… Надо нам решить, Ноздря, кто из нас у нее первым будет. Или хочешь – она сама выберет? Ты как, девка? Может, тебе который из нас двух боле по душе? Ты говори, не стесняйсь, тут все свои.

Лиза не знала, может ли быть еще страшнее. Когда придет он, тот самый пик страха, после чего любые другие страхи покажутся бессмысленными и отступят…

– Молчишь? Ну, молчи, дело твое. Накричишься еще. Пока пускай судьба решает. Гони колоду.

Порывшись в карманах, Ноздря вытащил завернутую в прямоугольник вощеной бумаги засаленную колоду карт. Прежде чем приступить к игре, он снова разлил самогон по кружкам, и когда оба выпили, даже не потрудившись теперь закусить, принялся тасовать, спросив товарища:

– Во что замечем?

– Ни во что. Проще сделаем. Дай-кось.

Взяв у Ноздри карты, Щербатый сам перетасовал колоду еще дважды. Потом положил ее «рубашкой» вверх на растопыренную ладонь.

– Я кладу до туза. Красная масть выходит – ты первый. Черная – мой почин.

– Идет, – согласился Ноздря, азартно потер руки, снова подмигнул пленнице.

Сидя на земляном полу у стены, Лиза все еще не могла поверить до конца в то, что это все происходит с ней здесь и сейчас.

Еще раз перетасовав колоду, Щербатый протянул ее Ноздре.

– Сними.

Тот сдвинул верхнюю половину.

– Понеслась душа в рай, – Щербатый цыкнул зубом, метнул первую карту.

Со своего места Лиза не видела, что выходит. Будто специально для ее ушей, Ноздря громко сообщал:

– Девять трефа!

Вторая карта.

– Валет черви!

Лиза покосилась на темный проем – увлекшись, Щербатый оставил дверь открытой.

Третья карта.

– Десять бубен!

Реальность происходящего уже не вызывала у Лизы сомнений. Как и собственное очень скорое, совсем не радостное будущее. Она снова покосилась на дверной проем.

Четвертая карта.

– Дама трефа!

Лиза сама удивилась неожиданно пришедшему спокойствию. Страх внезапно улетучился. Вышел, как дым через открытые двери избушки. Внезапно она поняла со всей очевидностью: там, снаружи, в темноте, неизвестность. Здесь, внутри, при свете оплывшей свечи – жуткая ясность. Если можно выбрать…

Пятая карта.

– Туз пик! Эва!

Лиза удивилась собственному спокойствию. Туз пик. Еетолько что выиграли в карты. И что с того…

– О! – Щербатый сунул картинку чуть не под нос Ноздре. Затем повернулся, показывая туза Лизе. – И карта пошла, и в любви подфартило. Что, девка? Судьба твоя у нас этой ночью такая…