— Хватит ломать комедию, Темный. Коготь утебя, больше ему быть негде. Я перестал его чувствовать, но это дела не меняет.Сейчас ты отдашь Коготь мне и — повторяю второй раз — уберешься из Москвынавсегда. Учти: ты первый, кому я вторично предлагаю убраться с миром. Первыйза очень-очень много лет. Я понятно изъясняюсь?

— Куда уж понятнее, — проворчал я, прикинулсобственные силы и решил, что игра стоит свеч.

Мысленно потянувшись к ничего плохого неподозревающей волшебнице, я зачерпнул у нее Силы сколько смог, пока она неопомнилась, добавил из портала, и все это быстро, как мог быстро.

И открыл свой портал. Прямо у себя под ногами.Одновременно я вышел из сумрака.

В общем, если бы я стоял на крышкеканализационного люка и крышка внезапно исчезла, эффект получился бы сходным. Япросто провалился — для Гесера и остальных. Провалился и исчез.

От Гесера подпитываться я не рискнул — что-топодсказало: не стоит пока с ним тягаться. Ты можешь создать кокон, куда Гесеруне заглянуть без подготовки. Ты можешь таскать энергию у волшебницы, которая,вполне вероятно, станет Великой — это откровенное мальчишество и может пройтитолько один раз. Но ввязываться в открытую стычку с шефом Ночного Дозора —рановато тебе пока, Виталий Рогоза, Иной, Темный.

Скажи спасибо, что благополучно унес ноги. Ясказал «спасибо» и рухнул в сугроб с высоты нескольких метров. Вокруг былотемно. Почти темно. Только луна над головой. А вокруг простирался лес.

Я находился на просеке, прямой, как проспектЛенина в Николаеве. Широкой, метров пятнадцать просеке. Слева — стена леса,справа — стена леса, а впереди, над серебрящейся полосой нетронутого снега, —луна. Почти полная.

Это было красиво, безумно красиво — луннаяпросека, ночь, снег… Я даже полюбовался бы вволю,

Но я начал мерзнуть.

Кое-как выбравшись из сугроба, я огляделся.Снег продолжал казаться нетронутым. Но где-то вдали я различил характерныйперестук колес пригородной электрички.

М-да. Маг хренов. Повелитель темных порталов.Портал открыть — открыл. А куда ему замкнуться — не позаботился. И вотрезультат: один, в жалком свитере (в смысле — без куртки и шапки) в зимнемлесу.

Злясь на себя, я нащупал за пазухойпродолговатое и твердое, решил пока кокон не снимать и побрел навстречу луне.По дивной снежной целине лунной просеки.

Очень скоро я понял, что идти по сугробам —удовольствие сомнительное. Пришлось забирать к лесу — я здраво рассудил, что удеревьев снега должно быть поменьше.

К моему собственному изумлению, я оказалсяправ на двести процентов. Во-первых, сугробов у кромки леса и впрямь ненашлось, да плюс, во-вторых, нашлась тропинка. В меру утоптанная. В тени я еераньше просто не замечал.

Кто-то из древних сказал, что дороги всегдаведут к тем, кто их строил. Да и не оставалось у меня другого выхода. И я пошелпо тропинке. Пошел, а потом побежал, чтобы согреться.

«Буду бежать, пока не устану, — подумал я. — Апотом пойду в сумрак… греться».

Надеюсь, у меня хватит сил и на бег, и насумрак.

Бежал я минут пятнадцать; ветра не былосовершенно, поэтому я даже слегка разогрелся. Просека все тянулась и тянулась,снег все серебрился и серебрился. Здесь не мне, здесь уместнее было бы бежатькакому-нибудь древнему витязю в куртке мехом наружу и с зачарованным мечом припоясе. И с верным прирученным волком в нескольких шагах впереди…

Едва я подумал о волке, откуда-то слевадонесся лай. Собачий. Волки взлаивают иначе. Да и то не зимой.

Я остановился и пригляделся. Теплый оранжевыйсвет мерцал среди деревьев; помимо лая донеслись и голоса. Голоса людей.

Раздумывал я недолго. Прошел еще чуть-чутьвперед, достиг ответвляющейся в направлении костра тропинки и свернул.

Скоро на меня выскочили сразу две собаки —белая, почти неразличимая на фоне снега карельская лайка — хвост бубликом ичерный как смоль мохнатый ньюфаундленд. Лайка брехала звонко, что твойколокольчик; ньюф глухо бухал: «Буафф! Буафф!»

— Петро! Ты? — донеслось от костра.

— Нет, — с сожалением отозвался я. — Это неПетро. Погреться можно?

По правде говоря, я собирался в первую очередьвовсе не греться. Я хотел выяснить, где нахожусь. Чтобы не брести наугад черезлес, а выйти прямо к электричке.

— Давай сюда! Собак не бойся, не тронут!Собаки действительно не тронули. Лаечка настороженно бегала на постояннойдистанции метра в четыре, а ньюф просто подкатился к ногам, обнюхал ботинки,фыркнул и убежал к костру.

Людей у костра насчитывалось больше десятка.На длинной цепи, перекинутой через толстый горизонтальный сук ближайшей сосны,висел объемистый котелок, в котором что-то многообещающе булькало. Народ сиделна двух бревнах, у большинства в руках наблюдались железные кружки, и кто-токак раз открывал очередную бутылку водки.

— О как! — сказал бородатый, похожий нагеолога парень, когда я вышел из темноты на свет. — В свитерке!

— Извините, — вздохнул я. — У меня мелкиепроблемы.

— Садись, — тут же подвинулся кто-то. Меняусадили чуть ли не силой и мгновенно сунули в руки кружку с водкой.

— Давай!

Ослушаться я не решился. Горло обожгло, но ужеспустя несколько секунд я окончательно забыл, что на дворе зима.

— Степа! У тебя куртяк вроде был? — продолжалраспоряжаться бородатый.

— Был, — подтвердили с противоположного бревна,и кто-то резво убежал чуть в сторону, где в промежутках между деревьями чернелинатянутые палатки.

— А у меня шапка есть, — сказала пухленькаядевчонка с косичками, как у школьницы. — Сейчас…

— Ты давно мерзнешь? — спросил меня бородатый.

— Да не очень. Минут двадцать всего. Только неспрашивайте, как я здесь оказался.

— Не будем, — пообещал бородатый. — Счас пловсготовится. Мы тут до завтра. Переночевать найдем где, и спальник лишнийнайдется. Ну а завтра в Москву. Можешь с нами, можешь без нас.

— Спасибо, — сказал я. — С удовольствием.

— У нас тут день рождения, — объяснил мнеСтепа, приближаясь с сине-зеленой лыжной курткой в руках. — Вот, держи.

— Спасибо, ребята, — поблагодарил я искренне.В основном даже не за радушие и гостеприимство, а за отсутствие излишнихвопросов.