– Идем, – приказал он.

– Я не хотела никому навредить…

Он силком потащил меня к выходу.

– Я просто не смогла… Я хотела вернуть его в Аид, я не смогла заточить его в кастодиометр…

– Сделай одолжение, помолчи хотя бы сейчас! – отрезал он.

Уже в дверях я оглянулась и снова поймала взгляд Дэваля, не сводившего с нас глаз. В этот момент, в последнюю секунду перед тем, как закрывшиеся двери зала отрезали нас от притихшей толпы, я подумала, что вижу его в последний раз.

Я, естественно, ошибалась. Но не уверена, что это хорошо.

Даже не знала, что в особняке Вельзевула есть подземная часть. Но мы спускались все ниже и ниже. Лестница становилась уже, воздух – холоднее. Иногда туфли на каблуках скользили по влажному камню, и Самаэлю приходилось меня удерживать.

– Куда мы идем? Ты что, не собираешься со мной говорить? Да дай же мне объяснить!

Но он упорно тащил меня куда-то вниз, до тех пор, пока мы не очутились в большом длинном коридоре, в конце которого виднелась массивная дверь. И эта дверь мне не нравилась. От стен вокруг веяло холодом и тьмой. Невольно вспомнились слова Шарлотты, и сейчас я пребывала примерно в том же состоянии.

Мне было страшно. По-настоящему. Потому что тот, кто всегда защищал, сейчас вел меня навстречу неизвестности.

Самаэль отпер камеру и втолкнул меня внутрь. Но дверь не закрыл, остановившись в дверном проеме и задумчиво глядя на меня сверху вниз.

– Ты же меня здесь не оставишь…

– А на что ты рассчитывала, Аида? Ты хоть немного думала, когда оставляла на Земле темную душу? Ты думала о последствиях? О том, что это преступление? О том, что предаешь Повелителя и свой новый мир, ты думала?

– Я просто спасала того, кого любила!

– Что ж, иногда за спасение любимых приходится платить. Чем ты недовольна?

– Мне страшно.

– Об этом надо было думать раньше. Ты добилась всего, чего хотела. Или ты думала, отец вечно будет прощать тебя? У всего есть границы, Аида. Сегодня ты переступила последнюю черту.

– Слушай… – Я справилась со слезами, но голос все равно дрогнул. – Я не снимаю с себя ответственности, я виновата. Это была глупость, продиктованная эмоциями, но… не говори со мной так, словно я вас предала. Не говори со мной так, словно ты меня ненавидишь.

– Я не ненавижу тебя, – равнодушно откликнулся Самаэль. – Мне просто плевать. Отец верил в тебя, я – нет, но я не из тех, кто подвергает приказы сомнению. Ты доказала мою правоту.

– Плевать? Просто плевать?

– Да, Аида, понимаю, что для твоего эго это сложно, но мне плевать на тебя. Ты эгоистичная, взбалмошная и не очень умная девица. Почти за год здесь ты не нашла ни друзей, ни близких, ни тех, кто тебя уважает. Все это время ты только и делала, что создавала проблемы, плевала на правила, не ценила чужое время и усилия, которые окружающие прилагали, чтобы принять тебя. Ты считала весь Мортрум своей игрушкой…

– Нет! Я…

– Ты не упускала случая напомнить, каким неправильным и отвратительным тебе кажется наш дом. Ни разу ты не задумалась, что кто-то из тех, кому ты постоянно ныла, может искренне любить мир, в котором он живет. Для тебя существовали только твои чувства. Твои желания. Ты признавала только свои убеждения.

– Я просто хотела домой! Туда, где меня любили!

– А за что тебя любить?

Я дернулась, словно от пощечины.

– Есть хоть что-то хорошее, за что тебя можно любить, Аида? Ты хоть кому-то помогла? Хоть для кого-то, кроме своего ненормального папаши, стала близкой? За что тебя любить, если единственное чувство, которое ты способна испытывать, – влечение к собственному брату?

– Между нами ничего и никогда не было.

– Я прекрасно знаю, что между вами было, – отрезал он. – И я устал уже делать вид, что ничего не замечаю, чтобы не расстраивать отца.

Вытерев слезы тыльной стороной ладони, я заставила себя успокоиться. Нечеловеческим усилием воли разжала кулаки, вытащив впившиеся до крови в ладони ногти.

– И что теперь? Суд? Аид? Что дальше, что у вас делают с предателями, Самаэль?

– Это решит Повелитель. Но то, что ты сделала, уничтожило все шансы на хоть какое-то будущее для тебя. Жаль, что я так и не смог заставить тебя повзрослеть.

Дверь скрипнула. Щелкнул тяжелый засов. Камеру поглотила тьма. С трудом нащупав край скамьи, я забралась на нее с ногами, сбросив дурацкие туфли.

Слез хватило всего на несколько минут, потом накатило странное равнодушие. Самаэль был чертовски прав: у меня нет ни друзей, ни тех, кто вступится за меня на суде. Харриет разве что, в качестве благодарности за поддержку. Но и ему меня навязали, как неотъемлемый атрибут наказания.

Тордек – всего лишь учитель. Пожмет плечами и уже завтра будет читать лекцию очередному потоку первокурсников, среди которых счастливо улыбающаяся Олив.

Разве что Ридж немного погрустит. В память о девушке, подружившейся с горгульями у его дома. О той, кого он спас от безумия. Но и то недолго: совсем скоро встретит новую красотку и расскажет ей очередную трогательную историю, любуясь ночным городом с потертого дивана напротив окна.

Дэваль.

Только бы его не наказали вместе со мной. Хватит с него шрамов.

Может, теперь Вельзевул поймет, что был несправедлив к нему. Может, снова начнет его любить, разочаровавшись в дочери.

Сколько раз я мысленно проклинала Самаэля, зануду, все время читающего нотации? Почему я ни разу не заметила, что чувствую себя с ним в безопасности? И почему сейчас, оставшись без его защиты, не могу пошевелиться в темноте, хоть и знаю, что никого рядом нет?

Где-то вдалеке капала вода. Если я пробуду здесь долго, этот звук сведет меня с ума.

– Так странно, – сказала я темноте. – Я так сильно не хотела никого любить, а теперь хочу, чтобы они любили меня.

Сунув руку в карман платья, я достала единственную вещь, с которой не расставалась с тех пор, как нашла ее.

Маленькое серебряное перышко на длинной цепочке.

– Не о такой дочери ты мечтала, да, мам?

***

Ева оказалась права. Когда не видишь солнца, не чувствуешь смену дня и ночи, понятие времени размывается. Я пыталась считать минуты, но быстро выдохлась и провалилась в беспокойный сон. Потом проснулась. И снова отключилась.

Я могла провести в темноте как несколько часов, так и несколько месяцев. Единственным свидетельством того, что время еще движется, была проклятая вода. Порой казалось, это такая изощренная пытка, потому что никогда я еще не хотела так сильно пить.

Голод тоже сопровождал мое заточение, но с ним можно было справляться. Ни голод, ни жажда, ни тьма не могли меня убить. Но как-то Самаэль сказал, что именно голод превращает души в Аиде в монстров. Постоянный невыносимый голод толкает их в бездну.

Нет, я не превращалась в монстра, думающего только