о еде. Я вообще – сказались годы жесткой спортивной диеты – довольно быстро приспособилась к противному сосущему ощущению под ложечкой.

А вот без воды было тяжелее.

Губы пересохли, горло тоже. Капель где-то вдали сводила с ума. Стоило закрыть глаза – и я видела океан. Проплывающие в его глубине темные фигуры балеопалов. Низкие тучи. Брызги на серых скалах.

Просыпалась с глазами, воспаленными от слез, которых не было, и снова натыкалась на непроглядную тьму. Она, вопреки обыкновению, не становилась привычнее. Глаза не привыкали к отсутствию света и не различали очертания камеры. Порой мне казалось, я вообще потеряла способность видеть.

Но самое страшное – из памяти постепенно исчезали образы. Как будто тьма вокруг проникала в разум и заменяла собой самое дорогое, то, что держало на грани.

Лица папы, Хелен, Харриета и Риджа.

Мое собственное лицо.

Дэваля.

Его глаза и улыбку, которую я так редко видела, что не успела толком запомнить. Казалось, я еще успею это сделать, не раз увижу, как его губ касается самодовольная усмешка. Или как он против воли улыбается чему-то хорошему.

Если бы я знала, что скоро окажусь во тьме, я бы смотрела на него так долго, что никакое безумие не смогло бы вытравить из памяти образ.

Однажды я едва не потеряла перышко. Оно просто выскользнуло из ослабевших пальцев и нырнуло куда-то в темноту. Едва не задохнувшись от ужаса, я ощупывала пол до тех пор, пока не наткнулась на прохладный металл. Подвеска стала последней связью с прежней Аидой.

Если когда-то я и выйду отсюда, то ею больше не стану.

Прежняя Аида была сильнее.

Прежняя Аида не боялась темноты.

Иногда я слышала разное.

Голоса. Звуки. Шепот.

Я не сразу поняла, что они звучат лишь в воспаленном сознании. Иногда вскакивала, прижимаясь к двери, пытаясь уловить хоть какой-то звук. Хоть чье-то присутствие.

Потом перестала.

Когда в очередной раз услышала лязг засова, лишь крепче сжала перышко, чтобы снова не потерять.

Ударивший в лицо свет показался нестерпимо ярким. Глаза заслезились. Из-за слез и боли я не сразу рассмотрела, кто открыл дверь. Сначала ощутила запах. Горько-пряный аромат, который удалось не забыть.

– Дэв… ты мне снишься…

– Нет. Это не сон.

И откуда только взялись силы? Вот я лежу на жесткой скамье, а вот уже обнимаю его за шею и чувствую, как из-за пересохшего горла не могу даже разреветься.

– Я тебя почти забыла. Я думала, больше никогда не увижу.

– Знаю. Прости. Меня не было слишком долго.

– Сколько? Сколько прошло времени?

– Почти три месяца.

Он прижал к моим губам фляжку, и я сделала несколько жадных глотков, а потом снова уткнулась в его грудь.

– Мне так жаль. Мне так жаль, Дэв, прости меня! Прости за то, что заставила тебя его спасти! Что он тебе сделал? Тебе больно?

– Тихо. Не плачь. Со мной все в порядке. Я тебя отсюда вытащу. Мы уйдем прямо сейчас, поняла? Тебе надо переодеться. Сможешь?

Мне в руки сунули сверток, в котором я нашла джинсы, футболку и его куртку. Руки едва слушались, но я заставила себя переодеться. Следовало смутиться, отказаться делать это при Дэвале, но одна мысль о том, чтобы заставить его уйти и снова оказаться в одиночестве, вызывала тошноту.

– Идем, нам надо как можно скорее отсюда убраться. Сможешь идти?

Я кивнула.

– Да. Я в порядке.

«Я так сильно тебя люблю. Я ненавижу сама себя за это чувство, но я так сильно люблю тебя, что не знаю, как жить с этим чувством».

Некоторые слова просто отказываются быть произнесенными.

Мы вышли из дома и остановились – от легких, наполнившихся свежим воздухом, закружилась голова. Я крепко сжимала руку Дэваля, боясь, что если отпущу, то силы резко кончатся и я упаду.

У ворот мы увидели Селин.

Я дернулась было, но она вдруг произнесла:

– Вы долго.

– Она там три месяца просидела без воды, – буркнул Дэваль.

– Давайте быстрее. Самаэль может вернуться, и тогда сидеть будем все вместе.

– Что происходит? – спросила я. – Мне не разрешили выйти? Почему меня вытащили вы?

– Не здесь, – отрывисто бросил Дэваль. – Подожди.

Мы двинулись по улицам Мортрума сначала к центру, а затем свернули на запад, к архиву. Беспрепятственно прошли через горгулий на входе, не обративших на нас ровным счетом никакого внимания, и остановились лишь у одной из дверей архива.

– Что мы здесь делаем? – спросила я.

Селин посмотрела на часы.

– У вас три минуты, не больше. Я ждать всю ночь не собираюсь.

– О чем она?

Дэваль дождался, когда Селин отойдет, и повернулся ко мне. Но несмотря на это, я внезапно поняла, что он избегает смотреть мне в глаза. И порадовалась, что не сказала ничего лишнего. За три месяца многое могло измениться.

– Дэв, скажи что-нибудь. Потому что сил у меня не так уж и много. Поговори со мной, пожалуйста. Скажи, что все будет хорошо.

– Помнишь, – хрипло отозвался он, – о чем мы говорили, когда спасли твоего отца?

Я нахмурилась, восстанавливая в памяти события. Казалось, они произошли словно в другой жизни.

Однажды, когда я скажу, ты уйдешь. Раз и навсегда покинешь Мортрум. Вне зависимости от того, кого полюбишь и кого оставишь. Поняла? Одно мое слово в нужный момент – и ты вернешься в этот мир, навсегда забудешь о нашем.

И тут я поняла, для чего мы в архиве. Почему он привел меня сюда и зачем позвал Селин.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Да.

– Дэв… скажи, что ты так шутишь. Пожалуйста, скажи, что не ненавидишь меня.

– Я хочу, чтобы ты ушла.

– Но я все забуду. Я забуду тебя.

– Так будет лучше. Уходи. Сейчас.

– Ты всегда знал, что так будет. Давно все решил, да?

– Сдержи обещание, Аида! – Дэваль сорвался на рык, от которого я вздрогнула.

– Обними меня.

– Ты…

– Я уйду сейчас, обещаю. У нас есть еще минута. Обними, пожалуйста. Я хочу знать, что ты реальный. Что я не проснусь в темноте, под это жуткое «кап-кап» где-то вдалеке.

Осторожно, словно боясь сделать мне больно, Дэваль прижал меня к себе. На несколько секунд, закрыв глаза, провалившись в странную смесь воспоминаний и фантазий, я почувствовала себя почти счастливой. Слушая стук его сердца, считала удары.

– Ответь мне на вопрос.

Я отстранилась.

– Когда я уйду туда, на Землю, я потеряю память. Забуду обо всем, включая собственное имя. Я знаю. Наверное, это не так уж и плохо. Но… что будет с бессмертием? Оно останется? Или исчезнет вместе с воспоминаниями о вашем мире?

По тому, как Дэваль отвел глаза, я все поняла.

– Ты настолько не можешь быть рядом, что обрекаешь меня на бессмертие в мире смертных? На то, чтобы я смотрела, как умирают мои друзья и родные? Наблюдала за меняющимся миром без возможности стать его частью?

«Я так сильно люблю тебя, что сильнее всего на свете хочу навсегда забыть».

– Вот. – Я вложила в его руку серебряное перышко. – Это от мамы. Я все равно ее забуду. А