Бросаю яростный взгляд на врача, готовый сорваться. Сегодня я ненавижу ее сильнее, чем вчера.

— Хорошо. Сегодня ни разу не рвало, — счастливо улыбается Агата и пытается сесть.

— Не вставай, ложись обратно, — останавливает ее Наталья Игоревна.

— Я, наверное, иду на поправку, — Агата переворачивается на бок, чтобы лучше нас видеть.

Я цепляюсь за слова жены, как утопающий за спасательный круг.

Встречаюсь глазами с врачом.

Да, она сейчас видит в моих огонек: маленький, скромный огонек надежды, который она кровожадно убивает легким качанием головы.

Нет.

НЕТ!

НЕТ!!!

«Не идет она на поправку», — кричат ее глаза.

— Агата, пришли результаты твоих анализов, — женщина смотрит прямо, ровно и сдержанно, не проявляя никаких эмоций, — но порадовать мне тебя, к сожалению, нечем.

Моя маленькая девочка приподнимает голову, печально сводит бровки и переводит взгляд с врача на меня.

Она ищет поддержки.

Любимая…

Протягиваю руку, и она молниеносно хватается за нее.

Вместе. Мы примем этот приговор вместе.

— Но я себя лучше чувствую, — виновато опускает глаза, будто сознается во лжи, — меня не рвало сегодня.

— Агата, это временное явление, ты понимаешь, девочка? Мы не можем постоянно кормить тебя глюкозой, а сама ты ничего не ешь. У тебя существенные отклонения в биохимии крови, низкий гемоглобин, артериальная гипотония, ацетонурия. Ты пойми, что это всё в купе может спровоцировать развитие сахарного диабета.

— Но мне лучше и…

— Агата, ты меня слышишь? — грубо перебивает Наталья Игоревна, а у меня срабатывает команда «фас», как у дрессированной борзой, готовой вцепиться в глотку обидчику его хозяина. — Мы сделали всё, что можно, но ты не вытянешь эту беременность. Рано или поздно оба плода перестанут развиваться. Только последствия будут опаснее для твоего здоровья.

— Я… я не понимаю… — заикаясь, произносит моя девочка. Вижу, как синеют ее губки, как трясется подбородок, и мне приходится крепко сжать кулаки. — Вы хотите сказать… — переводит взгляд на меня, — Леон?

Не могу смотреть ей в глаза.

Опускаю голову.

Она просит защиты и поддержки, а я ее предаю… Предаю своим молчанием, кричащим, что я на стороне палача.

— Агата, милая моя, послушай опытного врача, — Наталья Игоревна пересаживается к ней на кровать, отчего моя девочка вздрагивает и подбирает ножки близко к груди, защищая себя сама в то время, как это должен был сделать я, — пока еще небольшой срок, мы сможем избежать серьёзных осложнений.

— Нет! Нет! Нет! — закрывает руками ушки и складывается в позу эмбриона.

Не могу больше. Срываюсь с места, но меня останавливает рука врача, приказывающая незамедлительно сесть.

И я подчиняюсь.

Я не знаю, что и как лучше сейчас, я потерялся, запутался.

— Агата, — зовет ее врач, но малышка сильнее зажимает ушки, — Агата, я понимаю, как тебе больно, но, когда речь заходит об угрозе жизни матери и плода, мы спасаем женщину.

— Замолчите! — вскакивает с постели моя девочка. — Перестаньте называть их плодами, как бездушных существ. Они — дети, живые дети, у которых есть сердца. Вы хотите убить моих детей? Леон?

Дети?

Она сказала — дети?

Мне кажется, что я попал в астрал и смотрю на происходящее со стороны.

Вижу себя, постаревшего и немощного, вижу растрепанную Агату, бросающуюся прямо мне в ноги, вижу, как садится на холодный пол, чувствую, как берет меня за руку и от этого прикосновения возвращаюсь в жестокую реальность.

Мое сердце разрывается, когда жена подносит мою руку к своим синим холодным губам и смотрит глазами, полными слез и отчаяния.

— Ленечка, забери меня домой. Ленечка забери! Я хочу домой. Мне здесь плохо. Пожалуйста, Ленечка. Не оставляй нас. Я прошу тебя, — она карабкается по мне вверх, и я крепко обнимаю ее, смотря в глаза врачу.

Я посылаю в нее миллионы огненных стрел, пусть горит!

— Я не дам убить наших детей, слышишь? Не дам, — безумно шепчет мне на ухо и прячется в основании шеи. — Почему ты молчишь?

Наших детей…

Боже.

Я ненавижу тебя, Боже! Слышишь? И мне плевать, если ты меня накажешь за эти слова, потому что ты уже наказал. Доволен?

— Агата, прекратите истерику. Давайте я приглашу психотерапевта, и мы все вместе…

— Почему ты молчишь? — Агата не дослушивает и перебивает врача, отстраняясь от меня и заглядывая точно в душу. — Почему? Ты… — щурится и качает головой.

Медленно встает с моих колен, а я хватаюсь за ее руку.

Я не отпущу, не отпущу.

Ее глаза стеклянные, холодные.

В них лед и неверие.

ПРЕДАТЕЛЬ…

«ПРЕДАТЕЛЬ!!!», — кричат ее глаза, а губы шепчут: «Уходи».

Я не говорю ей ни слова.

Я не могу ничего сказать, я хочу, но меня парализовало.

— Убирайся!

— Агат.

— Уходи! Уходи!

Моя девочка резко срывается с места и успевает добежать до алюминиевой больничной утки. Она сидит на полу, истошно кашляя и давясь рвотными спазмами.

Подлетаю и усаживаюсь рядом, собирая растрепавшиеся волосы. Мои руки не слушаются, потому что меня трясет, колотит и выворачивает.

— Помогите, — ору, как умалишенный, потому что вижу, как моя маленькая любимая девочка хватается за живот и заваливается на бок. — Агата!

— Отойдите, — жестко отпихивает врач и жмет экстренную кнопку вызова медпомощи.

Я снова в астрале.

Хватаюсь за голову, потому что всё плывет и кружится. Вижу, как Агата обнимает руками живот, слышу крики.

Какие-то люди…

Много людей…

— Прошу вас, идите, мы окажем ей помощь, и я с вами свяжусь. Мы поможем ей, идите, молодой человек, — меня кто-то трогает за плечо и выталкивает из палаты.

Предатель…

Я — предатель… И мне страшно…

43. Леон

Выхожу прямо под проливной дождь.

Останавливаюсь на середине территории больницы и запрокидываю голову к небу.