Морально готовлюсь.

Мышцы напрягаются.

В груди пожары неистовые бушуют, а сердце выскочить из нее проситься… Остервенело бьется, пробивается…

— Очень рад с вами познакомиться, — вру я. Я ни хрена не рад.

Была б моя воля — знать бы я вас никогда не хотел.

— Это пока, — не радостно усмехается женщина, — думаю, после того, что я скажу, вы меня в лучшем случае возненавидите, — ее слова как медленный яд…

Что она хочет мне сказать?

Почему мне кажется, что я словно иду на гильотину и знаю, что после приведения в исполнении ее слов — не выживу?

— Что с моей женой?

— Она поступила в критическом состоянии. Мы делаем всё, что можем, но эффективности лечения не наблюдаем, — падает на меня железобетонная плита, — частота рвоты до десяти раз в сутки. Еда не удерживается в желудке, — еще одна, — прогрессирует снижение веса. Ваша жена потеряла уже больше шести килограмм, — третья. — Головокружение, низкое давление… — Замолчи! ЗАМОЛЧИ!!!! — В анализе мочи критический уровень ацетона. Тахикардия, отклонения в анализе крови… — еще одна прилетает сверху. Я хочу закрыть руками уши, потому что в них кровь шумит и оглушает… Я ору… ОРУ! От боли… — Всё перечисленное является показанием для прерывания беременности. Мне очень жаль. Я посчитала, что нужно первоначально донести до вас о текущем состоянии вашей супруги… — и всё, меня убивает этой плитой…

Она говорит что-то еще, а я не слышу и не слушаю…

Все, что нужно, я услышал…

Беременность…

БЕРЕМЕННОСТЬ…

Агата беременна…

Я…

У меня будет…

— Простите, молодой человек, как вас зовут? — трогает за руку меня женщина, и она права, я ее ненавижу.

— Леон, — на автомате выпаливаю, не шевеля губами, потому что я не здесь… я где-то…

— Леон, я вас понимаю. Это тяжело принять, но вы молодые, у вас еще будут дети, а сейчас они страдают. Вы слышите меня?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Слушаю… Я слушаю, но не хочу слышать…

Они страдают…

СТРАДАЮТ… МОЯ ЖЕНА И МОЙ РЕБЕНОК СТРАДАЮТ!

А я чем в то время занимался, когда видел, в каком состоянии была моя беременная жена?

И НИЧЕГО… НИЧЕГО Я ДЛЯ НИХ НЕ СДЕЛАЛ…

НЕ СПАС… НЕ УБЕРЕГ…

— Девочка ничего не кушает. Она не получает витаминов и питательных веществ, у нее интоксикация, ее организм не справляется. Эта беременность убивает ее…

Прицел, спуск, задержка дыхания, выстрел… падаю…

— Я могу ее увидеть? — бесцветно спрашиваю я.

— У нас закончились часы приема.

— Мне нужно ее увидеть, — грубо чеканю.

Не знаю, что она видит в моем лице, но согласно кивает и встает из-за стола:

— Я вас провожу.

У девятой палаты женщина оборачивается и преграждает мне путь:

— Только не долго, — ждет моего ответа, и когда я утвердительно киваю, продолжает, — подходите завтра. Сегодня не стоит ничего говорить.

Ничего не отвечая, толкаю дверь и вхожу.

41. Леон

Проходя по длинному коридору, я хотел ее придушить.

Это первое, что мне хотелось с ней сделать, когда увижу.

Сейчас, когда я смотрю на свернутое в калачик маленькое истощенное тельце, мне хочется придушить себя, а ее обнять и спрятать.

А потом придушить. За то, что скрывала и не сказала.

— Агата, к вам пришли, — врач оглядывает палату, кивает мне и выходит за дверь, оставляя в помещении нас троих.

Взгромоздивши у окна, сидит ссутуленная девчонка.

Что уж она там видит на моем лице, известно только ей, но девчонка ловко вскакивает с кровати, опуская глаза в пол, и выныривает из комнаты.

Спасибо, девочка.

Хоть у одной в этой комнате есть мозги, потому что мой мозг взорвался еще там, в кабинете врача, а что у моей бывшей в голове вместо серого вещества, — я не знаю.

— Леон?

Нет, сказочный олень, блин.

Я ЗОЛ НА НЕЕ!!!

Я так зол, что готов разнести к херам всю эту больницу.

Стою в дверях и не двигаюсь.

Смотрю в глаза, пусть читает.

Агата медленно опускает босые стопы на пол и садится, поправляя съехавший с плеча чей-то колхозный халат.

Я не могу на нее смотреть, у меня разъедает глаза и мне хочется отвернуться, закрывая руками лицо и закусывая губы до крови. Потому что это не моя Агата.

Не моя…

Она понимает, что я знаю о беременности, и виновато отводит глаза к окну.

Ну уж нет, дорогая.

Ты скажешь.

Ты сама мне скажешь.

Потому что о том, что у нас будет ребенок, я хочу услышать от тебя, а не от чужого человека.

— Говори, — гаркаю я.

Грубо, да.

Но сейчас только так.

Или придушу.

Поэтому грубо.

Вздрагивает.

— Я беременна, — тонко шелестит Агата.

— Не слышу, — деланно прикладываю руку к уху.

Издеваюсь?

Нет!

Наказываю!

За то, что опять решила за нас обоих.

Вскидывает на меня блеклые, потухшие глаза. Мое сердце сжимается до микроскопических размеров, и я чувствую её боль, но не могу иначе.

НЕ МОГУ!!!

— Я беременна, — насколько позволяет ее состояние, вскрикивает Агата и закрывает руками лицо, тихонько всхлипывая. У нее даже сил нет плакать, только жалобно поскуливать.

Ну все, достаточно. Невыносимо больно обоим.

Подлетаю к жене и сажусь на корточки у ее ног, обхватываю колени и укладываю поверх голову.

Агата замирает, прислушивается, а затем невесомо дотрагивается, порхая маленькими пальчиками по моим волосам.

Прикрываю глаза и сильнее сжимаю ее ножки.

— Какой срок? — шепчу и целую острую коленку.

— Восемь-девять недель.

— Девять недель… — повторяю я, мысленно прикидывая, что это — два месяца, и