через которую из этой камеры в канализацию стекала кровь.

Энкавэдэшники повернулись к Берзину спиной и как ни в чем не бывало начали мыть руки.

Зорге иногда завидовал Бранко Вукеличу, его умению держать удар, вообще умению жить с открытым забралом — Бранко всегда достойно встречал неприятности, проходил их, будто тяжелые пороги, и становился победителем, Рихард считал, что ни у него, ни у Макса, ни у Ходзуми такого дара нет, хотя в мужестве этим людям не откажешь никак — а в этот вечер он увидел Бранко подавленным, серым, непохожим на себя. Рихард даже забыл про трубку, которую собрался раскуривать, когда увидел Вукелича таким…

— Бранко, что случилось?

Бранко молча опустился в кресло, положил руки на колени, глянул на Рихарда пронзительно, тоскливо и отвернулся. В груди у него возник какой-то странный птичий стон — возник и угас, перехваченный чем-то тугим — задавило его.

— Что с тобою, Бранко? — встревоженно спросил Зорге.

Наконец Бранко выдавил из себя одно слово, лишь одно: «Эдит», и обреченно махнул рукой.

Зорге вздохнул, швырнул трубку на стол и сел рядом с Бранко на подлокотник стула. Эдит, долговязая белобрысая датчанка, была женой Бранко Вукелича. Поженились они давно, еще в студенческие годы, когда Бранко протирал штаны в университете, а Эдит Олсон преподавала физкультуру в одной из парижских школ — учила девочек делать шпагат, а мальчишек — лихо прыгать через коня и пушечными ударами гасить волейбольный мяч.

Минута молчания была долгой — Бранко, подавленный и растерянный, не мог говорить, у него словно бы отнялся язык, Зорге тоже молчал — не знал, что сказать. Редкое состояние — обычно он знал, что говорить.

Наконец Бранко Вукелич выдавил хриплым чужим шепотом:

— Эдит бросила меня.

Зорге, приготовившийся к любому повороту событий, в ответ неожиданно хмыкнул:

— Ну и что? — небрежно помотал перед собой ладонью, разводя воздух — событие это, мол, совершенно рядовое в масштабах мира… Подумаешь, жена ушла. Может, жены для того и существуют, чтобы уходить и тем самым хоть малость отрезвлять излишне возбужденных мужчин. — Еще неведомо, Бранко, кому повезло, тебе или ей, — сказал он.

— Эдит, — заведенно проговорил Бранко и замолчал.

— Служанка приготовила мне вкусный ужин, давай его разделим на двоих, — предложил Зорге.

В ответ Бранко безучастно кивнул — вроде бы согласился.

— Ты пойми, Бранко, ты молод, ты настолько молод, что тебе еще можно жениться по меньшей мере раз пять… У тебя вся жизнь впереди.

Бранко вновь безучастно кивнул. Зорге отметил невольно, что слова, жесты и вообще все происходящее до Бранко не доходят, вот ведь как, и то, что Бранко согласно кивнул, совершенно ничего не значит.

Эдит Олсон, конечно же, кое о чем догадывалась — и о двойной жизни мужа, и о том, что он ни одной юбки мимо себя не пропускает, более того, она пару раз засекала Бранко с другими женщинами, а о романе Вукелича с сотрудницей агентства «Гавас» вообще знали многие, — Бранко был просто неосторожен, — и это, естественно, дошло до его жены… Результат не замедлил сказаться.

— Как это произошло? — спросил Зорге, хотя какая разница, как это произошло, главное то, что это все-таки произошло, — но Рихард хотел зацепиться за что-то, за соломинку, он верил, что соломинка эта существует.

Бранко тяжело, с больным сипением втянул в себя воздух, будто карабкался на крутую вершину и выбивался из сил, некоторое время сидел молча, неподвижно, потом тихо, шепеляво, будто у него был прикушен язык, заговорил:

— Произошло очень просто, до обидного обычно, хотя Эдит мне никогда ничего не говорила, даже намеков не делала и поводов для разрыва не было, — в течение часа, пока я находился на работе, собрала свои вещи, одела сына и исчезла.

— Даже записки не оставила?

— Оставила. Попросила ее не искать.

— Значит, куда она уехала, неведомо?

— Неведомо. Скорее всего, она покинула Японию.

— Ладно, Бранко, я попробую навести справки. Может, Эдит еще в Японии, может, все удастся уладить.

Вукелич уныло кивнул.

Увы, дотянуться до Эдит им не удалось. Из квартиры вместе с сыном она сразу переселилась на борт парохода, уходящего в Австралию, даже нескольких часов не стала ждать — и квартиру не снимала, и от номера в отеле отказалась, решение она приняла окончательное, приняла его жестко и быстро, обрубила все концы и твердо решила в прежнюю обитель не возвращаться.

В общем, Бранко остался один. Этакий усталый путник посреди пустынной дороги. И куда ему двигаться — неведомо. Зорге оказался бессилен помочь своему товарищу.

Хотя знал хорошо одно, и надеялся на это — раны сердечные залечиваются гораздо быстрее, чем раны фронтовые, важно только увидеть женщину, которая способна вживить жизнь в угасающее тело или хотя бы положить борца на лопатки. Важно, чтобы такая женщина как можно быстрее попалась на глаза Бранко Вукеличу.

А в тот вечер Зорге сказал югославу:

— Бранко, я тебя сегодня не оставлю одного… Не обессудь.

Вукелич поднял тоскливые, непонимающие, словно бы продавленные внутрь глаза, хотел что-то сказать, но сил, видать, не хватило, и он вяло махнул рукой.

— Жизнь на этом, Бранко, не кончается, — проговорил Зорге рассудительно, подумал с осуждением — с чего это он взял стариковский тон, кто ему дал на это право? Вот когда на его личных часах настучит семьдесят пять годков или вообще за спиной захлопнется калитка, отделяющая стариков от прочего мира, вот тогда он и заимеет право предаваться брюзгливым мыслям и нотациям. А пока — ни-ни, не моги! Тем не менее он произнес со знакомыми нотками: — Да, Бранко, жизнь на этом не кончается. — И сморщился нехорошо, будто от зубной боли: не он это говорит, а кто-то еще, сидящий в нем… Что же делать?

Бранко, сидевший с опущенной головой, свесив между коленями тяжелые, словно бы чужие, какие-то парализованные руки, неожиданно ожил, выпрямился.

— Что ты предлагаешь, Рихард?

— Не я предлагаю, а Исии, — взбодрившись, произнес Рихард: то, что Бранко ожил — хороший знак. Это первый шаг к тому, что больному станет легче. — У нее сегодня сольное выступление в «Рейнгольде». Поздно вечером. Она приглашает.

Вукелич отрицательно покачал головой.

— Нет, — проговорил он глухо, в себя, — не могу. Никак…

— Смотри, Исии может обидеться.

— Она все поймет.

Бранко был прав: Исии, несмотря на юный возраст, была человеком мудрым, умела увидеть в человеке некие невидимые штуки, которые Рихард пропускал мимо, не замечал, этакие тень и свет… Конечно, она поймет Бранко Вукелича.

— Ладно, — согласился с приятелем Зорге. — А насчет Эдит, тут так… ты пока не проваливайся в беспамятство, еще не все потеряно — узнаем, где она