в конце концов объявится и попробуем подкатить к ней с большим букетом цветов. Так что не унывай, Бранко. А теперь давай ужинать.

— А Исии? У нее же концерт…

— Я поеду к Исии позже. В конечном итоге она поймет меня.

Работа у группы Зорге шла, и неплохо шла — Москва группой была довольна. Рихард был в курсе всех событий, — вплоть до мелких подробностей, — которые происходили в правительстве, Ходзуми Одзаки рассказывал обо всем довольно подробно. Правительство, как всегда, было расколото надвое: одни члены кабинета считали, что надо обязательно ввязаться в войну с СССР и поддержать Германию, как того требует Гитлер, на паях с этим любителем власти и копченых сосисок разделить мир надвое: Европой пусть командует фюрер, а Азией с Дальним Востоком займутся японцы, конкурентов у них тут нет; другие же считали такой расклад очень опасным. Советский Союз просто-напросто расплющит Японию, как кит рыбу камбалу, случайно угодившую под него. А плоской камбалы немало водится в водах островов.

Но ладно бы только правительство — многомиллионный народ Японии разбился надвое, — хорошо хоть, что половины эти оказались неравные: одни были за войну, другие против.

Военные до изнеможения, в полный голос, — в газетах, на радио, на сборищах и митингах, — горланили о том, что Советский Союз — это некая длинная козявка, дождевой червяк, которого можно придавить одним ногтем: хряп — и нет червяка, спекся, вместо него жидкая водичка на асфальте, и немало людей верило им. Люди эти надували грудь воздухом: так оно и есть, раздавим дождевого червяка. Голоса людей, стоявших на противоположной точке зрения, делались все тише и тише.

Группа Зорге, как могла, противостояла нагнетанию угара. Одновременно — увы! — приходилось оглядываться. Впоследствии Рихард написал об этом так: «Это объяснялось тем, что если бы Одзаки или я сам, как специалист по политическим вопросам и искушенный советник, согласились с распространенной в то время низкой оценкой мощи СССР, наше положение сразу стало бы опасным. Именно поэтому наша группа в оценке мощи СССР заняла особую позицию. Но это вовсе не означало, что мы занимались пропагандой в пользу СССР. Обращаясь к отдельным лицам, занятым в различных областях, к тем или иным общественным слоям, мы старались объяснить положение дел так, чтобы к оценке мощи Советского Союза они подходили осторожно: мы не делали ничего, что говорило бы о недооценке мощи СССР, и прилагали силы к тому, чтобы способствовать мирному разрешению спорных вопросов между Японией и СССР».

Очень разумная позиция. И позиция эта, много раз взвешенная Рихардом Зорге, впоследствии победила.

Мияги к этой поре стал не только известным художником, — известных художников в такой талантливой стране, как Япония, было много, — а художником модным.

Модных же живописцев во всяких землях бывает раз-два и обчелся, — поэтому едва ли не весь генеральный штаб выстроился в очередь к Иотоку Мияги — все крупные военные чины считали едва ли не служебной обязанностью иметь у себя портрет, написанный этим художником.

Во время сеансов, пока шла работа над портретом, было выболтано много важных военных секретов. Все они были переданы в Москву.

Макс мотался по всему Токио, снимал квартиры, передавал из них сообщения в «Мюнхен» или в «Висбаден», потом старался на квартире, уже использованной, как можно дольше не появляться. Хваленые немецкие машины с поисковой аппаратурой, набитые специалистами (немцев среди них, говорят, уже не было), разъезжали следом за Максом, ловили его в эфире, и не более того — он буквально ускользал из пальцев.

Когда, уже перед концом Второй мировой войны, на судебном процессе было оглашено, сколько же знаков было передано в эфир Максом, то специалисты удивились: так напряженно не работал еще ни один радист в мире.

О Ходзуми Одзаки и Бранко Вукеличе речь уже шла, роль их в работе группы Зорге была велика, вообще вряд ли кто сможет привести примеры того, как разведчики сумели повлиять на работу целых правительств, на принятие ими политических решений, а группа Зорге такое влияние имела.

Всего Рихарду удалось вовлечь в работу своей группы примерно сорок человек, часть из них была иностранными подданными, часть — японцами. Общая черта для всех — все ненавидели фашизм. Кто же это были? Служащие разных контор, журналисты, учителя, врачи, были даже два брокера — Угэнда Тагути и Кодзи Акияма, некоторые члены группы, такие как Одзаки, занимали высокое положение в Японии. И все думали, мечтали о светлом будущем, извините за расхожие слова, верили в это будущее. Это было так.

Работа разведчика опасна, неведомо даже, с чем ее можно сравнить, но не будь разведчиков, все бы войны, — а это были бы войны вслепую, — имели б куда большее количество жертв, в том числе среди мирных жителей.

По германскому посольству словно бы ветер пронесся, в одно окно влетел, в другое вылетел, встревожил все отделы до единого (кроме, может быть, отдела полиции, в котором сидел гестаповец, да службы военного атташе — эти ребята находились на особом счету): в Токио прилетает новый посол.

Кто это? Что за человек? Кем был раньше? Кто за ним стоит? Вопросы, вопросы, вопросы. И ни на один не было ответа.

Рихарда приезд нового дипломатического начальника никак не волновал: у Зорге есть свое собственное поле, от посольства не зависящее, вспаханное, и работы на нем столько, что пахать да пахать, и все равно все не перепашешь.

Посольство в полном составе прибыло на аэродром встречать нового шефа, всем хотелось показаться лучше, чем они были на самом деле, первыми попасть на глаза высокому чину: может быть, повезет, может, обратит особое внимание, возьмет на заметку, а потом приблизит…

Четырехмоторный самолет, недобро поблескивая иллюминаторами на красном заходящем солнце, совершил два круга, заходя на посадку — то ли топливо вырабатывал, то ли примерялся к бетонной полосе, с третьего захода сел — четко, красиво, быстро погасил скорость и подрулил к площадке, на которой толпились встречающие. Самолет был украшен свастикой и опознавательными знаками люфтваффе, на таких самолетах в Токио прилетали только очень важные персоны.

— Сейчас вы удивитесь, — сказал Рихарду шумный толстый майор Шолль, с которым Зорге дружился в последнее время, помощник военного атташе, — с неунывающим Шоллем всегда можно было весело провести время. — Очень удивитесь…

— Чему удивлюсь?

— Сейчас увидите.

— И все-таки, майор?

— Вы знаете, кто к нам назначен послом?

— Нет. Это почему-то хранят в большом секрете, за семью печатями. Слышал только, что новый посол — человек военный, генерал.

— Все верно. В общем, ждите сюрприза, Рихард.

Самолетная дверь распахнулась, в проеме показалась золотоволосая сияющая стюардесса в черной форме, к проему подкатили трап — высокую железную лестницу