Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поужинав анчоусами, которые мне подала миссис Гримшоу, я устроился в укромном уголке обеденного зала в «Ноевом ковчеге», все еще потрясенный тем, что случилось на набережной. Впервые за два дня я остановился и только сейчас понял, как сильно устал. Я поймал себя на том, что размышляю о Перегрине Чайлде. Его появление в архиве министерства показывало, что убийство Тэда интересует его гораздо больше, чем я предполагал поначалу. Он все-таки хочет поймать убийцу? Мне показалось, что в тот день на причале я видел проблеск человечности под внешней невозмутимостью. Он помешал Дрейку тогда в переулке и спас мою жизнь. Но я также помнил и его взгляд человека, готового к убийству, который увидел, когда он прижал меня к дереву. Его дружба с Дрейком наводила на мысль о каких-то темных мотивах. Я размышлял о противоречиях, пока у меня не разболелась голова. Тогда я сдался и выкинул все мысли о них из головы.
Долгие теплые вечера прекрасно подходят для того, чтобы пить, и в зале было многолюдно. Я поискал глазами Натаниеля, но его в таверне не было. Может, он все еще ищет свою собаку или пытается выяснить что-то про серебряный жетон Тэда. Если я не увижу его сегодня вечером, то поищу завтра.
Скрипач играл джигу, пытаясь заставить людей танцевать и давать ему деньги. Я смотрел сквозь него. В последнее время со мной все чаще такое случалось – накатывали воспоминания, а печаль грызла изнутри, словно язва. В такие моменты Тэд был так близко, что я почти мог дотронуться до него. Я начал жить ради этих моментов.
«Я не могу найти его, Тэд. Я словно в густой чаще. Я не вижу дороги сквозь эту чащу».
– Конечно, сможешь. Только нужно терпение.
«Хорошо тебе говорить. Когда тебе хватало на что-то терпения?»
– Я ждал тебя много лет, Хэл. Ты так и не пришел.
«Но сейчас я здесь, не так ли?»
– Тогда прекрати просить меня о помощи. Это твое раскаяние, не мое.
«Это не раскаяние, Тэд».
– Тогда что же это?
«Долг. Путешествие. В твои последние дни. Я живу за тебя».
– Это меня не вернет.
«Но ты же сейчас здесь, верно?»
И затем, словно назло мне, он исчез.
Я сидел в уголке и пил, пил больше, чем следовало, я пил, пока не решил, что Тэд не вернется сегодня вечером, как сильно бы я ни напился. Застольное веселье с песнями было в таверне в самом разгаре, а на улице уже стемнело. Если мне повезет, я застану Дэниела Уотермана в одиночестве, бодрствующим и с ясной головой. Я вышел на Хай-стрит, обогнул гостиницу и вошел в конюшенный двор через арку для экипажей. Я поднялся по ступеням в комнату над конюшней и толкнул дверь. Она оказалась не заперта.
В комнате горели свечи, мягкий свет падал на кровать Уотермана. Рядом с ней стояла Синнэмон, держа медный таз. Одеяло было откинуто, и Элеонора Манди обтирала Уотермана губкой. Женщины разговаривали, но замолчали при моем появлении.
Какая ирония! Я так хотел поговорить с ними тремя. Но не одновременно же. Что здесь делает Синнэмон, после всего, что она мне рассказывала про Уотермана, топившего младенцев?
Парень стонал и корчился от прикосновений губки. Я поморщился при виде его культи, обмотанной бинтами. Меня самого могла ждать такая судьба.
– Пожалуйста, прикройте дверь, сэр, – сказала миссис Манди. – Или он простудится.
На ней был темный плащ, капюшон она откинула назад. Черные волосы были собраны сзади в строгую прическу. На шее блестело серебряное распятие. Она напоминала аббатису Томаса Мэлори [52], ухаживающую за раненым рыцарем. Просто образец добродетели. Неужели она на самом деле легла в постель со своим домашним рабом? Это сложно было представить.
– Я пришел посмотреть, как он.
Парень снова застонал, и миссис Манди погладила его по лбу.
– Он не сможет поговорить с вами о «Темном ангеле», сэр. Не сегодня вечером. Вы ведь поэтому пришли?
Ее прямота застала меня врасплох.
– Да, поэтому.
Я посмотрел на Синнэмон, пытаясь одним взглядом сказать, что хочу помочь ей. Она отвернулась.
– Даже если бы он мог говорить, почему вы думаете, что он сказал бы вам правду? – спросила миссис Манди.
– Вероятно, не сказал бы. Я уже привык к тому, что мне врут в Дептфорде.
Она кивнула:
– Люди врут по разным причинам. Из страха, из желания защитить тех, кого любят. Иногда врут сами себе. Этих труднее всего поймать на лжи.
Ее слова и взгляд нервировали меня. Она как будто бы полностью владела собой, но при этом ее спокойствие было фальшивым. Ее руки дрожали, и я почувствовал, что она с трудом сдерживает эмоции.
– Мама, – простонал Уотерман.
– Тихо, дитя мое. Мамы нет. Но я здесь, Дэниел. Миссис Манди.
– У черномазой нож, мама, – вскрикнул он. – Больно!
Внезапный грохот заставил нас всех дернуться. Синнэмон уронила таз. Металл вибрировал, вода разливалась по деревянному полу.
– Девочка, какая же ты неловкая, – с укором произнесла миссис Манди.
– Простите, мадам. Я принесу еще воды.
– Давай быстрее. Я знаю, что мистер Стоукс не любит, когда ты куда-то ходишь одна. И никаких фокусов! До Лондона далеко, и тебя все равно найдут, если сбежишь.
По пути к двери Синнэмон встретилась со мной взглядом. Я знал: она хочет, чтобы я пошел за ней, но было бы слишком очевидно, если бы мы вышли вместе.
Дверь за Синнэмон закрылась, и я обратился к миссис Манди:
– Я видел вас на похоронах Арчера.
– Вы ошибаетесь, сэр.
– Нет, не ошибаюсь.
Она промокнула лоб Уотермана губкой.
– Я думаю, вам не нравится происходящее в Дептфорде. Сначала нога Уотермана. Потом убийство Арчера. Теперь две женщины и два африканца в Лондоне, зверски убитые. Здесь это мало кого волнует, но, я думаю, волнует вас. Вы были на похоронах Арчера, а теперь заботитесь об этом парне.
– Я забочусь о Дэниеле, потому что он был в экипаже одного из кораблей моего мужа. Его моряки – это члены нашей семьи, сэр.
– Рад, что я не ваш родственник. Сделать это с парнем приказал ваш муж.
Она покраснела:
– Мальчик – вор. Джон не виноват, что Фрэнк Дрейк зашел слишком далеко.
– А как ваш муж отнесся к вашему присутствию на похоронах Арчера? Может, мне стоит спросить у него.
Теперь она прямо посмотрела на меня:
– Я предпочла бы, чтобы вы этого не делали.
Значит, Манди не знает, что она ходила. Хорошо.
– Это останется между нами, если вы ответите на мои вопросы.
– Шантаж – это