при скудном аттическом урожае крестьянину бы вовсе ничего не оставалось на пропитание. Но и в этом случае крестьянину хватало только на жизнь впроголодь, и положение его было ужасным, мало чем отличающимся от положения раба. Древние источники, употребляющие слово «раб» в очень широком смысле, даже прямо называют шестидольщиков рабами.[121] Если теперь шестидольщику не хватало его урожая и он принужден был взять у хозяина новый заем, то он брал его уже не под залог земли, а под залог собственного тела и тела своих детей: если он не уплачивал новой ссуды в срок, то хозяин мог продать в рабство за границу и его самого и его семью (владеть рабами из числа свободных афинских граждан внутри самой Аттики считалось, по-видимому, безнравственным). В результате этих сделок значительная часть земли оказалась в руках немногих богатых землевладельцев; положение разорившегося мелкого крестьянства стало совершенно невыносимым. Среди крестьян начинается брожение; они требуют нового передела земли и признания недействительными процентных долгов.

Такой же процесс имел место и в ряде других государств. В земледельческих государствах, на Крите, в Спарте и Фессалии, он привел к настоящему закрепощению беднейшего крестьянства, положение которого мало чем отличалось от положения рабов (илоты и пенесты); в торговых государствах, где утверждалась демократическая диктатура — так называемая Тирания, кабальные отношения были отменены, а в Мегаре, соседнем с Афинами государстве, как мы видели, ростовщики даже были сурово наказаны. Афины должны были пойти или по тому, или по другому пути, но можно уже заранее предвидеть, что Афины пойдут по пути других торговых государств, так как и здесь все большее влияние приобретал торговый класс, совершенно не заинтересованный в эксплуатации крестьян, но зато чрезвычайно заинтересованный в ущемлении землевладельческой аристократии, держащей в своих руках всю политическую власть.

Как и в других государствах, первым шагом для успокоения народного волнения была запись законов, которые до этого времени передавались аристократическими судьями в виде устной традиции. Такая запись, с одной стороны, гарантировала народные массы от бесконтрольного произвола аристократических судей; с другой стороны, эти законодатели, даже если они желали записать нормы, действующие с незапамятных времен, невольно должны были считаться с изменениями в правовой психике, обычаях и толковании законов, происшедшими к их времени.

Драконт составил в 621 г. свод уголовных законов. Из этих законов до нас дошли только законы о непредумышленном убийстве, действовавшие в Афинах вплоть до III в.[122] Законы о предумышленном убийстве не дошли, так как либо эти случаи до Солона вовсе не входили в компетенцию государственных учреждений и разрешались сородичами (кровавая месть), либо они были заменены впоследствии соответствующими законами Солона. Не дошли до нас и законы о других преступлениях (например, о воровстве), но нам известно, что эти законы, подобно другим древнейшим законам, были чрезвычайно суровы, и что смертная казнь применялась здесь очень широко.

Дела по обвинению в умышленном убийстве разбирал ареопаг, а дела о неумышленном — особые судьи, эфеты.

Эти судьи в числе 51 человека выбирались еще в IV в. исключительно из знати. В зависимости от характера преступления они судили в различных помещениях. В Палладионе они судили по делам о непредумышленном убийстве и о покушении на убийство. Виновные в этих преступлениях изгонялись на некоторое время из Аттики, но имущество их не конфисковалось. В Дельфинионе они судили по делам о «справедливом убийстве», т. е. об убийстве злодея, присужденного к смертной казни и скрывающегося от правосудия, об убийстве в целях самообороны, об убийстве грабителя, об убийстве любовника жены, о нечаянном убийстве во время состязаний. Обвиненные в таком убийстве присуждались только к совершению религиозных обрядов. Оба эти судилища, как и судилище на ареопаге, происходили под открытым небом, так как считалось большим грехом находиться под одной кровлей с убийцей. Наконец, в Фреатто, у моря, на границе Аттики, эфеты судили тех, кто, находясь в изгнании за убийство, обвинялись в совершении там нового убийства. Эти люди не могли ступить на аттическую почву и потому должны были оправдываться с лодки. Если обвинение подтверждалось, то их временное изгнание превращалось в пожизненное. Но наиболее интересен самый древний суд, в Пританее. Здесь судили, как в глубочайшую старину, царь и цари фил — филобасилеи. Судили они животных, камни и металлические орудия (ножи, топоры, мечи) по обвинению в убийстве. Если вина была доказана, то животное убивалось, а неодушевленные преступники выбрасывались за границу Аттики. Впрочем, до Солона они судили и людей за убийство, мятеж и захват власти, но в каких случаях — неизвестно.

Из всех этих примеров мы видим, что основной целью процессов об убийстве не была общественная безопасность; в основу здесь положены религиозно-мистические соображения. По представлению греков, души убитых незримо блуждают среди ближайших родственников и среди других сограждан; они садятся им на шею и душат их, насылают на город чуму и другие несчастья до тех пор, пока убийство не будет отомщено и души убитых не найдут успокоения в могилах. Поэтому государство заинтересовано в том, чтобы во что бы то ни стало разыскать виновника, наказать и удалить его из страны, хотя бы это были топор или копье. Эти же суеверные соображения сыграли большую роль и в разобранном выше процессе Алкмеонидов.[123]

Таким образом, государственный строй Афин к VIII—VII вв. стал чисто аристократическим, а от старинной военной демократии остались только пережитки. Одним из наиболее устойчивых пережитков военной демократии было, как и во всех греческих государствах, народное собрание.

В Афинах народные суды (дикастерии) сохранили до середины V в. архаическое название «гелиэя фесмофетов».

Гелиэя — это старинное название народного собрания в различных греческих государствах. Будучи созвано архонтом и под его председательством, оно называлось «гелиэей архонта» и занималось политическими делами; созванное басилеем и под его председательством — религиозными делами («гелиэя басилея»); под председательством полемарха — военными делами («гелиэя полемарха»); наконец, гелиэя фесмофетов под председательством фесмофетов занималась судебными делами. Гелиэя ко времени Солона почти потеряла какое бы то ни было реальное значение; ее вытеснила «экклесия» — собрание вызванных (архонтами) лиц из числа знати или более зажиточных людей. Описывая положение, бывшее до него, Солон противопоставляет «демосу», горожанам, участвующим в народном собрании, «бедняков». Очевидно, в его время фактически созывался для обсуждения государственных вопросов только один вид народного собрания — экклесия, в котором бедняки и простые люди не могли участвовать. «Гелиэя фесмофетов» превратилась теперь в простое «окружение», в людей, присутствующих на суде шести фесмофетов, в Umstand, употребляя выражение Энгельса, заимствованное из быта древних германцев.