и навсегда перестанет подозревать меня невесть в чем. Нахальный припой получил, что хотел, и даже больше. Злорадство смешалось во мне с сожалением. Когда ломалась моя личина, ему ведь тоже досталось изрядно «приятных» ощущений. И поделом! Чего уж греха таить, я была зла на него. Вчера пан Бальтазар перегнул палку. Мало ему того, что подсунул проклятое письмо, из-за которого мою комнату перерыли вверх дном, так ещё и ославил чуть не на весь город…

Да, а что такого в том письме, если неизвестный злоумышленник рискнул забраться в чужой дом? Я вспомнила, как погиб Юзеф Ничек и мне совсем подурнело. По всему получается, вчера ко мне на огонек заглянул ни много ни мало убийца. А кому ещё могло понадобиться изобличающее письмецо!? И если бы я не осталась ночевать у Врочека, то мое хладное тело нынче лежало бы в покойницкой, а пан Вильк рвал на себе усы и волосы, проклиная меня за такую подлянку. Я решительно спрыгнула на пол и, отставив кружку, устремилась наверх, обуреваемая желанием немедленно ознакомиться с содержанием письма. Если меня убьют, то хоть буду знать за что.

Вытряхнув сложенный вдвое лист грубоватой почтовой бумаги, я углубилась в разбор хвостов и закорючек. Почерк у Юзека был преотвратнейший. И чтобы продраться сквозь дебри этой псевдо-эльфийской вязи мне пришлось изрядно попотеть. Чем дальше я читала, тем озадаченней становилось мое лицо. Юзеф то восхищался отданной ему на реставрацию картиной, то жаловался на внезапно обрушившиеся кошмары, просил пана Яся помочь если не делом, то хоть советом…

Я аккуратно вернула письмо в конверт, а конверт на место и застыла на кровати, лихорадочно пытаясь ухватить за хвост явившуюся мысль. Картина, кошмары, мастер-сноходец… И тут у меня будто щелкнуло в мозгу. Я мигом припомнила свою детскую эпопею с кошмаром и рисунком. Только живописец мог таким образом запереть кошмар, и живописец же его разбудил…

Дар у Юзефа был так себе, ни Виле свечка, ни дидьку кочерга. И он о нем больше помалкивал, чем развивал. Ничек всегда отличался некой ленцой и основные-то предметы, сдавая через два раза на третий. И совершенно не жаждал взваливать на себя дополнительные пары по живописному мастерству и начертательной магии. Вот и доленился, походя разбудив старинный кошмар и даже не поняв, что произошло. Кажется, я знаю, что за нежить повадилась жрать невинных горожан.

Хм, Вильк ведь тоже читал письмо… Что ж, тогда у него действительно имелись основания меня подозревать.

Однако это все досужие домыслы. Пока я не увижу над чем работал Ничек, все мои размышления и выеденного яйца не стоят. Пожалуй, стоит наведаться в музейный дом. Наверняка они ищут нового реставратора.

Сырой осенний воздух вымерз за ночь, инеем осев на кромках ещё не опавших листьев и пожухшей траве. Тонкий ледок, сковавший немногочисленные лужи ломко похрустывал под каблуками ботильонов. Я зябко поежилась, дыша на озябшие пальцы. Пожалуй, пора сменить шаль на зимнюю накидку. Ибо как её не кутай, а все равно уже не греет. Ещё немного и в Кипеллен придет промозглая приморская зима. Зачастит снег с дождем, и улицы превратятся в кочковатый каток.

Музейный дом встретил меня небывалым оживлением. Улица перед ним оказалась перекрыта, а вокруг деловито сновали стражники, да стояли столбом праздные зеваки, вальяжно шушукаясь и травя байки, одна другой невероятней. Из обрывков фраз я уловила, что ночью возле музея некий чародей из Ночной стражи настиг ни много ни мало целый полк мракобесов с упырицей во главе и загнал их обратно в Полуночную бездну, вход в которую, конечно же находился в музее. И теперь бравые стражники разыскивают его, сбиваясь с ног, дабы раз и навсегда отвадить чудовищ от города. Я лишь иронично фыркнула себе под нос. Похоже, пан Бальтазар нашел вчера на ком сорвать злость, но получил щелчок по носу и теперь бесится.

Послушав ещё немного, я направилась к реставрационной. Мастерская при музее имела собственный выход и мне не пришлось пробиваться через парадную дверь, рискуя нарваться на приснопамятного магистра. Спустя пять минут я уже сидела в мастерской пана Пшыся, старшего реставратора. Тот неодобрительно разглядывал меня, подслеповато щурясь, словно выискивая, чего бы подправить в моей радостной физиономии. Я же мило улыбалась и поедала его честными-пречестными глазами, заливая, как бы мне хотелось работать реставратором, особенно под началом такого хорошего мастера.

— Что у тебя с руками? — грубовато перебил мое трещание пан Пшысь. — Никак ожоги?

— Неудачный эксперимент, — ничуть не смутившись, ответила я, намереваясь продолжить лить в уши предполагаемого начальника словесную патоку с медом.

— Больно вы, молодые, эксперименты любите, — недовольно буркнул он в ответ. Один уже доэкспериментировался, так, что до сих пор состав красок восстановить не можем. Уж на что пан Ремиц искусный алхимик, и тот пока только руками разводит.

— Это кто же у вас тут такой одаренный? — полюбопытствовала я.

— Да Ничек покойный, чтоб его на том свете перевернуло да подбросило! Наалхимичил невесть что и помер, а нам теперь мучайся! — Пшысь едва не брызгал слюной от негодования.

— А нельзя ли взглянуть, что он напартачил, может, я смогу помочь?

Старший реставратор наградил меня взглядом разъяренного василиска, мол знаю я вас, молодых да ранних.

— Пойдешь к пани Таяне, — безапелляционно отрубил он, — поможешь с гобеленами, а после решим, брать тебя или нет.

Отлично, всю жизнь мечтала перетряхивать пыльное тряпье, поеденное всеми возможными вредителями: от моли до мышей.

Хозяйка гобеленовой мастерской оказалась полной, чуть обрюзгшей дамой сильно за пятьдесят. Выслушав, кто я такая и зачем пришла, она усадила меня за станок, наказав натянуть и вычистить совершенно непотребного вида тряпку, на поверку оказавшуюся золототканым покрывалом из Султанеша. Пани Таяна трещала без умолку, и уже через час моя голова оказалась под завязку набита разномастными кипелленским сплетнями. В основном про то, как гильдия купцов и алхимиков делает друг другу подлянки, чтобы добыть побольше мест в городском совете на будущие выборы.

Благо, во второй половине дня гобеленщица все чаще клевала носом над своей работой, и я, воспользовавшись моментом, тихонько ускользнула из мастерской, на ходу растирая затекшую поясницу. Глаза щипало так, словно кто-то хорошенько сыпанул в них песка. Отойдя на достаточное расстояние, я с хрустом потянулась, соображая, где здесь алхимическая мастерская. Принюхалась, выделяя среди скипидарно-лакового духа характерный аммиачный запашок. Ага! Я уверено двинулась по коридору, идя на запах «оленьего рога»[1]. Свернула и остановилась у тяжелой