мной встречаться. И тогда в Хайфе, и сейчас в Берлине — прямо в цель. Магда! — крикнул он горничной. — Принесите нам кофе в кабинет.

Гроба показал Домету на глубокое черное кресло дорогой кожи, а сам сел за большой письменный стол.

На столе — чернильный прибор из начищенной до золотого блеска меди и рядом такое же пресс-папье, стоят фотографии в рамках, разбросаны бумаги, горит лампа со стеклянным абажуром. Над столом — картины с батальными сценами, портрет кайзера, портрет фюрера, много старинных кинжалов, сабель и пистолетов — сувениры с базаров Дамаска и Константинополя. Шкафы с книгами до потолка. В одном на полке лежит синяя бархатная подушечка с двумя тускло поблескивающими Железными крестами. На окнах — тяжелые гардины.

Гроба погасил настольную лампу, зажег люстру и убрал в ящик бумаги.

— Как у вас уютно, герр майор! — сказал Домет после того, как горничная внесла на подносе серебряный кофейник, чашечки китайского фарфора и вазочку с печеньем, накрытую белоснежной салфеткой. Налив кофе, она поклонилась и вышла.

— В этом доме жил еще мой дед, — Гроба отпил кофе. — Три поколения нашей семьи служили Германии верой и правдой — раньше на полях сражений, а теперь… — Гроба чуть понизил голос, — на полях другого рода. Вы помните, что я сказал вам в Багдаде, когда мы прощались?

— Помню, герр майор. Что когда мы, то есть вы придете к власти, для меня найдется работа.

— Точно. Теперь мы пришли к власти, и я стал заместителем начальника ближневосточного отдела Министерства иностранных дел.

— Поздравляю вас, герр майор. Это — очень высокий пост.

— Тем более что начальник отдела часто и подолгу болеет и все обязанности фактически лежат на мне. Вот у меня и для вас есть работа.

У Домета екнуло сердце, а майор продолжал:

— Мы с вами знакомы с войны, вы показали себя образцовым солдатом, преданным Германии. Меня назначили на этот пост недавно, и мне очень нужен свой человек, на которого я могу положиться. Мы хорошо поработали с вами в Дамаске и в Багдаде, пришло время поработать в Берлине. Надеюсь, вы понимаете, какая это честь.

— Так точно, герр майор!

— Мне всегда нравилось в вас умение сразу улавливать суть дела. Итак, мне нужен референт. Вы будете моим личным референтом, и я включу вас в штат министерства. У вас будут, в общем, те же обязанности, что и в Багдаде: ежедневно готовить мне обзор арабской и английской прессы в Палестине, а еженедельно — обзор прессы всех других арабских стран. Древнееврейский вы тоже знаете?

— Никак нет, герр майор. Но, если мне дадут время…

— Времени у вас нет, но ничего страшного. Евреями займутся другие. Будете составлять досье на всех заметных лиц, которые появляются в газетах. Обращайте особое внимание на отношение арабских стран к нашей внутренней и внешней политике. Кроме того, будете помогать мне в составлении отчетов и докладных записок. Пожалуй, пока все. Вы уже нашли себе квартиру?

— Еще нет, я к вам прямо с вокзала.

— Ну, тогда устраивайтесь и завтра утром приезжайте на работу. Зайдем с вами в отдел кадров. Вот вам моя новая визитная карточка.

Домет встал и приложил руку к груди:

— Герр майор, вы даже не представляете себе…

— Все я себе представляю. Вы — хороший работник, Домет, и вы мне нужны. До встречи.

2

Коротконогий человек в белом фартуке, в вязаной шапочке и в перчатках без пальцев вынул из кармана флягу, приложился к ней и закричал на всю улицу:

— Каштаны! Жареные каштаны!

Мимо прошуршал полупустой автобус, из которого безразлично смотрели редкие пассажиры.

С утра над Берлином прошел дождь, и ветер немного утих. Стало теплее. Но у Домета все равно мерзли руки. Он сунул их в карманы пальто и ускорил шаг, старательно огибая лужи. Проходя мимо букинистического магазина, он зашел в него и, прежде чем порыться в книгах, окинул беглым взглядом посетителей. Старушка, офицер, в другом конце магазина, боком к нему, молодая женщина. Домету почудилось что-то знакомое, и он машинально сделал несколько шагов к ней. Женщина листала книгу, не обращая ни на кого внимания. Старенькое демисезонное пальто. Старенький берет. Из-под него выбивались рыжие волосы. Домет подошел ближе. Не может быть! Он кашлянул, но женщина была погружена в книгу.

— Простите… — он приподнял шляпу.

Женщина резко обернулась.

Домет едва удержался на ногах.

— Лина!

— Боже мой, кого я вижу! Азиз! — Лина тоже застыла.

«Как она похорошела! Из глаз исчезла колючесть. Выражение лица стало мягче. А большой рот все так же вызывающе манит».

— Уж очень пристально вы меня разглядываете, Азиз. Я постарела?

— Что вы! Вы стали в сто раз красивей.

Он наклонился к ее руке, и она ее не отдернула.

Не кожа, а прохладный бархат!

— А вы все-таки изменились, Лина: позволяете поцеловать вам руку. Это уже не филистерство?

— Не ехидничайте, Азиз. Мы все меняемся. Вы тоже изменились. Пополнели. Но вам это идет. Солидный мужчина. Что вы делаете в Берлине?

— Работаю в Министерстве иностранных дел.

— Ну и ну! Завидую. Вы, что же, и гражданство получили?

— Еще нет, но надеюсь. А вы что делаете?

— Да так, что придется.

— Чего же мы тут стоим, — спохватился Домет, — давайте пойдем в ресторан ради такой встречи.

— К сожалению, сегодня я занята. А вот завтра можем пойти в «Калинку». Вы знаете, где это?

— Да, я там один раз был. Отличный казачий хор.

— Что-что, а петь казаки умеют. Так завтра в семь часов.

— Лина… — Домет взял ее за руку. — Не загляни я в магазин, я так никогда и не нашел бы вас.

— А вы меня искали?

— Искал.

— Ну что ж, — Лина улыбнулась и осторожно высвободила руку. — Тогда до завтра.

Она ушла не оборачиваясь. Даже пальто не могло скрыть ее гибкой фигуры.

Только потеряв Лину из виду, Домет подумал, какой он дурак: не взял у нее ни адреса, ни телефона. Но ведь она его не обманет.

Всю ночь он ворочался с боку на бок и уже под утро увидел во сне старуху гадалку из Багдада. Проснувшись, он вспомнил, что старуха предсказала ему несчастную любовь.

До семи вечера была целая вечность. На работе он был сам не свой. Перевод статьи, который обычно занимал у него час, занял чуть ли не полдня, лицо расползалось в дурацкой улыбке при одной мысли, что сегодня вечером он снова поцелует ее руку. А может, и не только руку?

Домет явился в «Калинку» до семи, но Лина