Барбу… уверял, что раздача взяток парламентариям при таком предприятии столь же неизбежна, как дань, которую купцы в Средние века вынуждены были платить пиратам и разбойникам с большой дороги. Барбу часто цитировал Катона, Вольтера, Гумбольдта и Гёте. И, как едко заметил один из газетчиков, создавалось впечатление, будто эти великие чуть ли не лично благословляли финансовые махинации подсудимых».

Тем не менее публика была на стороне обвиняемых. Энтузиаст-индивидуалист де Лессепс, его замы и инженер Эйфель импонировали ей гораздо больше зажравшихся банкиров и своры продажных журналистов, министров, депутатов и сенаторов. Французы были к ним снисходительны, т. к. понимали, что их честность выше всяких подозрений, и жалели их. «Если судьи рассчитывали изменить направление внимания публики, этот маневр провалился: средний француз предпочел приберечь свое негодование для жульничества парламентариев».

Суд приговорил руководителей компании к 5 годам тюрьмы и денежному штрафу, Эйфеля – к 2 годам и штрафу. Через 4 месяца эти приговоры были аннулированы кассационным судом, и фигуранты дела вышли на свободу.

Фердинанд Лессепс ввиду преклонного возраста, болезни (он сошел с ума) и заслуг перед страной вообще был избавлен от тюрьмы. Граф умер в декабре 1894 г. в возрасте 89 лет.

Вскоре состоялся второй процесс, на этот раз по обвинению в коррупции были привлечены 5 человек, в т. ч. бывший министр общественных работ Ш. Байо. 4 депутата оказались «невиновными», т. к., оказывается, получали не взятки, а «гонорары за консультации и советы». Белая ворона – Байо покаялся, за что и получил 5 лет тюрьмы и штраф в 750 тыс. франков.

В марте 1897 г. состоялся суд еще над 6 парламентариями, все они были оправданы.

В 1898 г. дело было закрыто. Деньги вкладчикам вернуть не удалось. Как отметил один из публицистов, «изъять украденные сотни миллионов из пасти опытных хищников было столь же безнадежным делом, как искать их на дне котлована, который все же успели вырыть на Панамском перешейке».

Как говорится в известной басне, «сыр выпал, с ним была плутовка такова…»

Суд над эстетом

Судебный процесс 1895 г. по делу Оскара Уайльда о «нарушении нравственности» приковал к себе внимание всего мира тем, что, осудив знаменитого писателя за содомию, наряду с этим заявил о правах сексуальных меньшинств. Именно после него адепты однополой любви стали испрашивать от общества снисхождения к себе, а позднее затребовали признания еще и некоей своей исключительности.

Процесс лишний раз показал, что в мире ханжества любой авторитет можно сбросить с самого высокого пьедестала. А еще – верность сентенции писателя: «Истинны в жизни человека не его дела, а легенды, которые его окружают. Никогда не следует разрушать легенд. Сквозь них мы можем смутно разглядеть подлинное лицо человека».

Оскар Уайльд и лорд Альфред Дуглас. 1893 г.

Оскара окружали сплошные легенды, да и сам он после опубликования романа «Портрет Дориана Грея» (1890) и постановки пяти его пьес превратился в человека-легенду. Блестящий рассказчик и сказочник, комедиограф и эссеист, критик и лектор, законодатель мод и мастак эпатажа – он целую «пятилетку» был звездой первой величины. Вдобавок Уайльд был признан вождем эстетизма и главой английских декадентов. После того как Оскар стал завсегдатаем старейшего Уайт-клуба, членами которого был весь бомонд столицы, он стал воистину знаменит – министры и герцоги буквально смотрели ему в рот. Его называли «королем жизни», «принцем Парадокса», «апологетом Красоты», «мастером красноречия» и т. д. И вот в один прекрасный день вся эта позолота осыпалась, певец роскоши и наслаждений сменил «темно-лиловый бархатный жакет с кружевными манжетами» и бутоньеркой в петлице на полосатую робу арестанта – и «сфинкс» превратился в каторжника.

Дело имело свою предысторию. Оскар был женат на дочери ирландского адвоката Констанции Ллойд, имел двух малюток-сыновей, в которых души не чаял. И все бы ничего, не встреть он в 1886 г. 17-летнего студента Оксфорда Роберта Росса. Росс совратил склонного к этому пороку Уайльда и ввел его в круг гомосексуалистов. Надо отдать должное Роберту, он был одним из тех немногих, кто не бросил Оскара в несчастье.

1891 год стал для Уайльда годом триумфа «Портрета…» и знакомства с юным лордом Альфредом Дугласом («Бози»), горячим поклонником его таланта. 22-летний развратный красавец вскружил голову 37-летнему эстету и, перекинув на него свои проблемы, стал щедро тратить время и деньги писателя. Подсовывая Оскару «свежих» мальчиков, Дуглас и вовсе опускал Уайльда на дно духовного разложения.

Ничего нет тайного, что не стало бы явным – связь Уайльда с Дугласом стала известна отцу Альфреда, маркизу Квинсберри. К нему попало недвусмысленное письмо Оскара к Бози, и маркиз, исключенный ранее за множество скандалов из палаты лордов, решил устроить публичный скандал и выправить свое пошатнувшееся в обществе реноме. Для этого Квинсберри устроил «западню для олуха»: оставил в клубе записку Уайльду, в которой назвал его содомитом. Записка стала достоянием любопытных. Провокация, рассчитанная на вынужденный ответ писателя, сработала. К ответу же Оскара маркиз, по одной из версий, стал готовиться заранее, занявшись сбором сведений о сексуальных партнерах Уайльда. (По другим сведениям, Квинсберри не собирался устраивать громкий скандал, Уайльд сам «полез в бутылку».)

Оскар не думал затевать судебное разбирательство, но Дуглас, ненавидевший своего отца, вынудил все же заняться этим. Друзья пытались убедить Оскара не возбуждать иск и уехать из Англии, но Уайльд не внял их словам и обвинил маркиза в клевете. 2 марта 1895 г. Квинсберри был арестован, но затем отпущен под залог.

Дело Уайльда в суде вел сэр Э. Кларк, виртуоз по части высоких дел. Маркиза защищал Э. Карсон, бывший однокурсник Уайльда по колледжу. Квинсберри подготовил список из 12 имен «мальчиков», готовых за умеренную плату дать любые показания, а Карсон внес пункт, обвинявший писателя «в безнравственности и гомосексуальных наклонностях, о которых свидетельствуют его опубликованные работы, в частности «Портрет Дориана Грея»». Карсон, зная Оскара, верно рассчитал, что тот обязательно ввяжется в обсуждение своего романа.

Так и произошло. Суд состоялся 3–5 апреля. Карсон умело повел процесс, столкнув Оскара на литературную колею, богато устлав ее обширными цитатами из Уайльда. Там денди, что называется, «понесло». От его остроумных эскапад переполненный зал покатывался со смеху. Процесс напоминал дискуссионный клуб беспечных литераторов, хотя в реальности одной из сторон грозила обструкция общества и каторга. Присяжные же с каждым остроумным (но не по существу) ответом писателя все больше склонялись в поддержку маркиза. Письмо Уайльда Дугласу, в котором Оскар сравнил «милого моего мальчика» с «Гиацинтом, которого так безумно любил Аполлон», зачитанное суду, лишь добавило присяжным решимости принять сторону Квинсберри.

После того как от Искусства перешли к прозе жизни