или просто знатных гостей, которые к ней заезжали (а впоследствии я узнал, что заезжали многие), – без сомнения, под радостный смех тех, кто видел, как дерется за кукурузные зерна голубь Зритель или как голубь «Субботнее обозрение» ссорится с другими из-за гороха! Очевидно, ни один рецензент, злобный или незлобный, не мог испортить радость жизни, которая переполняла эту озорную эльфийку.

– Как сильно вы отличаетесь от других литераторов! – вырвалось у меня невольно.

– Я рада, что вы меня такой находите, – ответила мисс Клэр. – Надеюсь, что отличаюсь. Как правило, литераторы относятся к себе слишком серьезно и придают слишком большое значение тому, что делают. Вот почему они становятся такими занудами. Мне кажется, что автор, создавший прекрасное произведение и довольный им, должен быть совершенно безразличен к мнению других. Я была бы вполне довольна тем, что пишу, если бы жила в мансарде. Когда-то я была ужасно бедна, да и теперь я не богата: у меня ровно столько средств, сколько дает мой труд, и мне приходится все время работать. Если бы у меня стало больше денег, я бы обленилась, и тогда Сатана мог бы вторгнуться в мою жизнь. Как говорится в поговорке: «Праздные руки – мастерская Дьявола».

– Думаю, вам хватило бы сил противостоять Сатане, – сказал Лусио, мрачно и испытующе глядя на нее.

– О, это неизвестно! Я не уверена в себе! – улыбнулась в ответ мисс Клэр. – Мне кажется, Дьявол – весьма обаятельный господин. Не могу представить его обладателем копыт и хвоста: здравый смысл говорит мне, что существо, предстающее перед людьми в таком виде, никого бы никогда не соблазнило. Самый прекрасный образ Сатаны создан Мильтоном!..

Ее глаза внезапно потемнели от напряженных мыслей.

– Могучий падший ангел! Можно было бы пожалеть о таком падении, если бы легенда оказалась правдой!

Наступило молчание. За окном пела птица, и легкий ветерок раскачивал лилии из стороны в сторону.

– До свидания, Мэвис Клэр! – произнес Лусио мягко, почти нежно.

Его низкий голос при этом дрогнул, а лицо было серьезным и бледным.

Мисс Клэр посмотрела на него с некоторым удивлением.

– До свидания! – ответила она, протягивая свою маленькую ручку.

Князь подержал ее мгновение, а потом склонился и поцеловал. Зная о его женоненавистничестве, я внутренне поразился этому жесту. Мисс Клэр покраснела и отдернула руку.

– Будьте всегда такой, Мэвис Клэр! – сказал он тем же тоном. – Пусть ничто вас не изменит! Сохраните свою светлую натуру, невозмутимый дух тихой радости, и вы сможете носить тяжкий венец славы так же легко, как если бы он был сплетен из роз! Я повидал мир, много путешествовал и встречал многих знаменитых людей – королей и королев, сенаторов, поэтов и философов. Уверяю вас, Сатана, о котором вы говорите с таким состраданием, никогда не нарушит покой чистой и умиротворенной души. Подобное соединяется с подобным: падший ангел ищет такого же падшего. И Дьявол – если он существует – становится спутником лишь тех, кто находит удовольствие в его учении и в его обществе. Легенды гласят, что он боится распятия. Если он чего-то и боится, то только того, в чем есть то «сладостное блаженство»[16], которое воспевает ваш Шекспир и которое служит лучшей защитой от зла, чем церковь и молитвы духовенства! Говорю вам это по праву возраста: я намного старше вас! Простите меня, если я сказал слишком много!

Мисс Клэр не отвечала ни слова: по-видимому, ее растрогали и удивили слова князя. На лице ее выразилось удивленное и как будто благоговейное выражение, которое тотчас исчезло, как только попрощаться подошел я.

– Был очень рад познакомиться с вами, мисс Клэр. Надеюсь, мы станем друзьями!

– Я думаю, нет причин, по которым нам надо становиться врагами, – ответила она. – Я очень рада, что вы зашли ко мне. Если когда-нибудь вам снова захочется меня «растоптать», то вспомните свою судьбу! Вы станете голубем – не более того! До свидания!

Мы вышли, и она любезно помахала нам вслед. А когда калитка за нами закрылась, мы услышали громкий радостный лай Императора, очевидно освободившегося от «злого наваждения» сразу после нашего ухода.

Некоторое время мы шли молча, и только когда вошли в уиллоусмирский парк и направились к карете, на которой должны были ехать на станцию, Лусио спросил:

– Ну и что вы о ней думаете?

– Совершенно не похожа на общепринятый идеал женщины-писательницы, – ответил я со смехом.

– Общепринятые идеалы, как правило, ошибочны, – заметил мой друг, пристально глядя на меня. – Так, идеал Божества на некоторых картинах – это лицо старика, помещенное в треугольник. Принятый образ Дьявола – неописуемое существо с рогами, копытами (одно из них раздвоено) и хвостом, как только что заметила мисс Клэр. Общепринятым идеалом красоты является Венера Медицейская, однако ваша леди Сибил далеко превосходит эту переоцененную статую. Принятый идеал поэта – Аполлон, бог, но ни один поэт во плоти никогда даже не приближался к этому богоподобному образу! А общепринятый идеал писательницы – это пожилая, неряшливая и истеричная дама в очках. Мэвис Клэр не соответствует такому описанию, хотя она и написала «Различия». В то же время мистер Мак-Винг, который смешивает ее с грязью во всех доступных ему газетах, – это действительно пожилой, некрасивый, неряшливый господин в очках, и он не написал ничего художественного! Писательниц неизменно считают безобразными, а на самом деле безобразны по большей части писатели-мужчины. Однако их безобразие не замечают, не подчеркивают, а между тем какими бы красивыми ни были писательницы, они все же упоминаются журналистами как страшилища, потому что, по понятиям прессы, должны быть таковыми, даже если это неправда. Симпатичная писательница – это оскорбление, несоответствие, нечто такое, что не устраивает ни мужчин, ни женщин. Мужчин – потому что, будучи умной и независимой, она часто их игнорирует, а женщинам не нравится то, что она имеет наглость сочетать привлекательную внешность с умом и с ней не могут соперничать те, у кого есть только привлекательная внешность без ума. Такова жизнь!

И Лусио вдруг запел:

       О дикий мир! Кружась сквозь неисчислимые эоны,

Среди огней восхода и заката, сквозь вспышки серебра и злата,

Пылинка в бурю и песчинка у моря,

Чего стоишь ты, мир, для ангелов Божьих и для меня!

Его глубокий баритон гулко прозвучал в теплом безмолвном воздухе. Я был в восторге.

– Какой голос! – воскликнул я. – Какой прекрасный дар!

Он улыбнулся и продолжил пение, сверкая темными глазами:

       О дикий мир! Соринка в горящем луче,

Сброшенная со сферических Небес за