пространств отсюда,

Погрузись в эфир или воспари! Живи с планетами

                                                                                 или умри!

Какое мне дело до твоей судьбы, мне, единому

                                                          с Бесконечным Небом!

– Что за странная песня? – спросил я, вздрогнув от силы его голоса. – Какие-то бессмысленные слова!

Князь рассмеялся и взял меня за руку.

– Да, так и есть! – сказал он. – Все салонные песни бессмысленны. Моя песня – именно салонная, она рассчитана на то, чтобы пробудить чувства у никем не любимой старой девы, склонной к религиозности!

– Какая-то чепуха! – сказал я, улыбаясь.

– Точно! Именно это я и говорю. Это полная чепуха!

Мы подошли к ожидавшей нас карете.

– Осталось всего двадцать минут до поезда, Джеффри! Поехали!

И мы отправились. Я смотрел на освещенные закатом красные остроконечные крыши Уиллоусмир-корта, пока поворот дороги не скрыл их из виду.

– Нравится вам ваша покупка? – спросил Лусио.

– Да, чрезвычайно!

– А ваша соперница, Мэвис Клэр? Нравится она вам?

Я немного помолчал, а потом ответил откровенно:

– Да, нравится. И сознáюсь вам в чем-то большем: мне нравится ее роман. Это благородное произведение, достойное пера одареннейшего человека. Мне оно всегда нравилось. И именно потому, что оно мне нравилось, я разбранил его.

– Весьма загадочный ряд действий! – улыбнулся князь. – Не могли бы вы объяснить?

– Разумеется, – ответил я, – объяснить это легко. Я завидую ее силе, и завидую до сих пор. Ее известность вызывала во мне жгучую обиду, и ради облегчения я написал против нее ту статью. Но в будущем я не сделаю ничего подобного. Пусть спокойно выращивает свои лавры.

– Лавры имеют обыкновение расти без всякого разрешения, – многозначительно заметил Лусио, – причем в самых неожиданных местах. Но их невозможно взрастить в притоне критики.

– Это мне известно! – ответил я и тут же вспомнил про собственный роман и про все благосклонные рецензии, которые он получил. – Я выучил этот урок как следует!

Князь пристально посмотрел на меня.

– Это лишь один из многих уроков, которые вам предстоит усвоить, – сказал он. – Этот был урок, касавшийся славы. А следующий курс обучения будет посвящен любви!

Он улыбался, но я чувствовал из-за его слов страх и неловкость. Мыслями я обратился к невесте и ее несравненной красоте. Сибил сказала мне, что не способна любить: не придется ли нам обоим выучить этот урок? Должны ли мы его усвоить? Или обстоятельства овладеют нами?

XXI

Приготовления к свадьбе шли быстро. Стали приходить подарки для нас с Сибил, и мне открылась доселе не известная сторона вульгарности и лицемерия светского общества. Всем было известно, как я богат и как мало действительной пользы принесут мне и моей невесте дорогие подарки. Тем не менее так называемые «друзья» и знакомые стремились превзойти друг друга если не хорошим вкусом, то хотя бы денежной стоимостью подарков. Если бы мы были молодой парой, храбро начинавшей совместную жизнь с истинной любви и неуверенной в своих перспективах и будущих доходах, то мы не получили бы ничего полезного или ценного. Каждый постарался бы всучить нам подарок подешевле. Вместо красивых сервизов из цельного серебра у нас скопилась бы большая коллекция чайных ложек из накладного серебра, а вместо дорогих книг с прекрасными гравюрами нам пришлось бы благодарить дарителей за семейную Библию ценой в десять шиллингов.

Разумеется, я вполне осознавал истинную природу и цель щедрой расточительности, проявленной светом: дары были просто взятками, присылаемыми с понятной целью. Дарители хотели получить прежде всего приглашение на свадьбу. Далее их целью было попасть в список постоянных гостей, и они предвидели приглашения на наши обеды и балы. Они рассчитывали на наше влияние в обществе и на то, что в туманном будущем в случае острой необходимости у нас можно будет занять денег.

Мы с Сибил были единодушны, скупо выражая благодарность и тая презрение к этим льстивым подношениям. Моя невеста устало и безразлично рассматривала свои сияющие драгоценности и льстила моему самолюбию, уверяя, что единственная понравившаяся ей вещь – это ривьера из сапфиров и бриллиантов, которую я преподнес ей в день помолвки вместе с обручальным кольцом из тех же драгоценных камней.

Однако я заметил, что ей пришелся по вкусу и подарок Лусио, поистине великолепный шедевр ювелирного искусства. Это был пояс в виде змеи, тело которой состояло из отборных изумрудов, а голова – из рубинов и бриллиантов. Гибкий пояс словно бы сам собой обвился вокруг талии Сибил, когда она его надела. Он был как живое существо и, казалось, дышал вместе с ее дыханием. Мне этот пояс показался совершенно неподходящим украшением для невесты, но, поскольку все восхищались им и завидовали обладательнице столь великолепных драгоценностей, я скрыл свою антипатию.

Диана Чесни проявила некоторую утонченность: она подарила весьма изысканную мраморную статую Психеи на пьедестале из цельного серебра и черного дерева. Сибил поблагодарила ее с холодной улыбкой.

– Вы дарите олицетворение Души, – сказала она, – и при этом, конечно, помните, что у меня нет собственной души!

От ее улыбки бедную Диану «пробрала дрожь до мозга костей», как уверяла меня со слезами на глазах сама добросердечная маленькая американка.

В это время я очень мало встречался с Риманесом, поскольку был занят «урегулированием» денежных вопросов со своими стряпчими. Господа Бентам и Эллис выступали против договоренности, согласно которой я безоговорочно предоставлял половину состояния своей будущей жене. Однако я не терпел вмешательства в свои дела, и акт был подготовлен, подписан и засвидетельствован.

Лорд Элтон не мог надивиться моей «беспримерной щедрости» и «благородному характеру». Он восхвалял меня повсюду, превратившись почти что в ходячую рекламу добродетелей своего будущего зятя. Казалось, граф обрел новую жизнь: он открыто флиртовал с Дианой Чесни, но никогда не говорил и, я думаю, никогда не вспоминал о своей парализованной супруге, которая по-прежнему лежала без движения, глядя в одну точку, с лицом, искаженным смертельной гримасой.

Сибил вечно находилась у портних и модисток, и мы виделись только по несколько минут в день, успевая второпях обменяться парой слов. При этих встречах она была очаровательна и даже нежна. Я же был полон страстного восхищения и любви к ней, однако чувствовал, что она принадлежала мне лишь так, как могла принадлежать рабыня. Сибил подставляла мне губы для поцелуя, словно показывая, что я приобрел право целовать их за деньги, а не по какой-либо другой причине. Ее ласки казались заученными, а поведение тщательно продуманным и не выражавшим истинных желаний. Я пытался избавиться от этого впечатления, но оно продолжало преследовать меня и омрачало сладость ухаживания.

Тем временем