территории бывшей Российской империи). При конкурсном отборе (желающих устроиться на работу в бордель оказалось немало) отбирали девушек, по внешним данным приближённым к арийским: учитывался рост, цвет волос и глаз, отсутствие физического уродства и знание немецкого языка.

Но пополнение не справлялось с солдатским потоком, и тогда из-за нехватки кадров критерии для приёма на работу в публичные дома были смягчены, и ряды жриц любви пополнили «расово неполноценные» славянки. Одних в принудительном порядке направляла биржа труда, у других оставался выбор – отправляться на работу в Германию или в местный бордель, и то, и другое – принуждение к проституции. На запретный расовыми законами секс с «низшей расой» закрыли глаза, понимая, что, если не обеспечить солдат женщинами, в окопах возникнут гомосексуальные отношения, загнанные в подполье после расправы над штурмовиками Рёма.

Но возникла иная проблема – немецкий комендант санкционировал открытие публичных домов только в крупных населённых пунктах. В небольших поселениях и на фронте солдаты были предоставлены сами себе. И, как следствие, во фронтовой полосе участились случаи изнасилований.

В тылу же, вдали от пушечной канонады, одинокие женщины охотно сожительствовали с военнослужащими рейха, приглашая их квартировать. Это позволяло прокормить детей, вести безбедную жизнь, сексуально полноценную (что тоже немаловажно), избежать биржи труда и приобрести покровительство сильного мужчины, о котором мечтает каждая женщина. Зачастую отношения становились семейными, и хотя гестапо не позволяло регистрировать брак с представителями низшей расы, на сожительство оно закрывало глаза. Однако произошло неожиданное.

В ставке Гитлера всполошились, когда, начиная с 1942 года, посыпались заявления немецких солдат, просящих разрешения зарегистрировать брак со славянками. Нечто подобное происходило в послевоенной Германии, когда неожиданная метаморфоза произошла с офицерами Красной армии (от ненависти до любви – один шаг, «ненавистники немцев» начали запрашивать разрешение на брак с немками, а в ряде случаев, когда подходило время демобилизации, дезертировали из армии).

Гитлер был в гневе. Но он ничего не мог поделать с восстанием детородных органов. 23 июля Мартин Борман, руководитель партийной канцелярии, отправил письмо Альберту Розенбергу, министру рейха по делам оккупированных восточных территорий, в котором сообщил:

«Фюрер желает, и я сообщаю вам об этом по его поручению, чтобы вы позаботились о соблюдении и проведении следующих принципов в оккупированных восточных областях:

Если женщины и девушки в занятых восточных областях делают аборты, то это для нас только к лучшему; немецкие юристы не должны ни в коем случае возражать против этого. По мнению фюрера, следует даже допустить торговлю противозачаточными средствами в занятых восточных областях, так как мы совершенно не заинтересованы в росте ненемецкого населения <…>»[154]

Опоздал Мартин Борман с презервативами. Вопреки воле фюрера и партийных боссов, через год оккупации, в сентябре 1942-го, генерал-полковник Рудольф Шмидт, командующий 2-й танковой армией, отправил в ставку Гитлера донесение, что из 6 миллионов солдат, сражающихся на Восточном фронте, 3 миллиона имеют половые контакты с русскими женщинами. Полтора миллиона девушек забеременели – докладывал генерал – за год родилось около 750 тысяч мальчиков и столько же девочек. «Немецкие дети, – писал он, – могут улучшить демографическую ситуацию и компенсировать низкий уровень рождаемости в Германии, обусловленный войной и нехваткой мужчин»[155].

Сексуальный бунт не наносит вред государственным устоям. Армия не повиновалась строжайшему запрету на секс с «низшей расой». Восстание детородных органов не имело политической подоплеки, и вермахт смог на него решиться.

В Берлине к докладу генерал-полковника Шмидта отнеслись недоверчиво, и Альфред Розенберг организовал собственную проверку. Итоги оказались неутешительными. Розенберг доложил фюреру, что внебрачных детей «рождается меньше, но незначительно». Однако считая, что их немецкие отцы в случае гибели оставляют после себя полноценную замену, с целью упрощения будущей селекции он предложил присваивать новорождённым дополнительно к русскому имени немецкие имена – Фридрих или Луиза. Гитлер прислушался к его рекомендации и в октябре 1943-го распорядился систематизировать учёт младенцев с целью их последующей отправки в Германию. Но советские войска быстро продвигались на Запад, и до практической реализации дело не дошло.

Для Гиммлера, защитника «чистой расы», препятствовавшего любому половому контакту арийцев с «недочеловеками», как пощёчина, прозвучало сообщение на совещании военных юристов в мае 1943-го, что на Востоке почти каждый командир войск СС имеет половую связь с полькой или с женщиной какой-либо иной национальности[156].

Полтора миллиона «немчат», родившихся в 1942-м, – цифра внушительная. Если умножить её на три года оккупации, то на Востоке от немецких отцов (включая Прибалтику) родилось более 4 миллионов детей. Их матери, опасаясь репрессий и «пятна» на биографии ребёнка, не указывали национальность отцов (глава «Немецкий романс»).

Такая же ситуация происходила в районах, в которых хозяйничали румыны. В Одессе мужчин призывного возраста осталось немного, в основном дезертиры (остальные эвакуировались вместе с армией). Немало женщин, оставшихся в расцвете лет без мужского внимания, разделили ложе с новыми хозяевами жизни. Автор свидетельствует: на Маразлиевской, 5, и через двадцать лет после окончания войны соседки в пылу коммунальной свары веселили мужскую половину двора, громогласно обвиняя друг друга в сожительстве с румынами.

…Олег Будницкий, доктор исторических наук, на «Радио Свобода» в программе «Красная армия. Встреча с Европой» зачитал отрывок из солдатского дневника Василия Цымбала, до войны директора Ейского педагогического училища. После освобождения одной из кубанских станиц Цымбал записал: «Все девушки старше 15 лет и все молодые женщины беременны от немцев или румын. Все»[157].

Трижды повторенное «все» рисует безрадостную картину. Одни девушки стали жертвами изнасилований, другие – забеременели по любви. На Кубани оккупанты пробыли недолго. Но такая же ситуация (по любви) была в оккупированных районах, где немецко-румынско-итальянско-венгерско-хорватские войска стояли два или три года.

В мусульманских странах женщин за прелюбодеяние по шею закапывают в землю и до смерти побивают камнями. Подружкам немецких солдат и «немецким» детям, ставшим непризнанными жертвами войны, с возвращением Красной армии средневековая казнь не грозила. С ними расправлялись гуманнее. В 1943-м после первого освобождения Харькова (город дважды переходил из рук в руки) германская военная разведка сообщала: «Пограничные войска НКВД расстреляли 4000 жителей, среди них много девушек, которые дружили с немецкими солдатами, и особенно тех, которые были беременны. Достаточно было трёх свидетелей, чтобы их ликвидировать. Эти же люди грозились, что окончательная чистка начнётся с прибытием регулярных частей НКВД»[158].

Жестокие наказания ждали немецких подружек. Их приравняли к изменникам Родины. Олег Будницкий на радио «Эхо Москвы» рассказал о жительнице Феодосии, которой в 1942-м исполнилось 14 лет. В 1941-м, в конце декабря, в Феодосии высажен был красноармейский десант, и город на три недели