погрузившись в свои мысли. Мимо проносилась вангоговская синева ночи с желтыми звездами огней зимнего Парижа. Вдруг мотор остановился.

Водитель вышел и полез под капот, то и дело поглядывая на Великого Князя, который все не мог отделаться от тяжелых дум. Шло время, машина не двигалась.

– Павел, что там? Серьезная поломка? – крикнул молодому тезке-шоферу августейший пассажир.

Великому Князю нравился этот гайворонский паренек, который недавно пришел к нему наниматься и рассказал печальную историю о том, как вынужден был бежать от крестьянских беспорядков и перебрать за границу без паспорта ради заработка. Его говор и славянская физиономия грели сердце Павла.

– Починимся, Вашей Императорское Высочество! Я энту кобылку знаю…

Он продолжил возиться.

Прошло еще минут пятнадцать. Великий Князь начинал терять терпение. Он вылез из машины, запахнул пальто и подошел к водителю.

– Когда ж поедем? Долго еще?

– Починяю, барин… Ваше Императорское Высочество. – И забурчал себе под нос: – Скоро токма кошки родятся, а механизьм енто наука.

– Ты уж поторопись, братец!

– Нечто я не спешу, я ж со всем пониманием, – заверил парень и снова согнулся над капотом. – А правду говорят, Ваше Императорское Высочество, что Вы турок били?

– Нет, братец, я еще мал был. Перепутал ты, это мой брат Сергей воевал. К чему ты спрашиваешь?

– Грешен, Ваше Императорское Высочество, любопытствую. Как енто взять и убить людину, да кабы и нехристя, тяжко ведь поди?

Павел, который было уже занес ногу, чтобы снова сесть в машину, остановился. Парень ковырялся в моторе и лица его не было видно, поэтому Великий Князь не видел странного прищура, с которым тот секунду назад смотрел на него.

– Не знаю, Бог миловал, – задумчиво сказал он и уселся в машину. – Но то ж война была. A’la guerre comme a’la guerre, как говорится.

– А революция тоже «гер ля гер»? Я вот думаю, не все к душегубству годны. Не всякий сдюжит жизнь отнять.

– К чему это ты? – удивился Великий Князь. С чего это вдруг его водителя потянуло на философию. Лучше бы машину быстрее чинил.

Павел посмотрел внимательно на шофера. Тот копался в моторе и, казалось, болтовней пытался развлечь себя во время ремонта.

Вдруг рядом с их авто затормозила машина, из которой выскочила встревоженная Ольга Валериановна.

– Слава Богу! Господи, благодарю!

Она, забывая о манерах, бросилась к Павлу и крепко обняла его. По лицу графини текли слезы счастья.

– Что ты! Что ты! Все хорошо! – успокаивал Великий Князь жену.

– Но почему ты уехал, никому ничего не сказав? Что ты задумал?

– Да ничего, страшно разболелась голова, я хотел проветриться. Не думал, что ты меня так скоро хватишься. Я бы вернулся…

– Тогда зачем ты ехал в Ротонду?

– Хотел выпить бокальчик у «цинка», и сразу назад. – Великокняжеская чета старалась использовать язык обитателей Парижа, изо всех сил пытаясь сойти за своих. «У цинка» означало выпить у оцинкованной стойки Ротонды.

– С Савинковым? – холодно спросила Ольга и отстранилась. Ее задело, что Павел выкручивался так грубо, словно не считал ее достойной правды или хотя бы более искусной лжи, лжи для человека с интеллектом. Оправдание его звучало странно. Уехать с приема принцессы, где подают отличные, дорогие напитки, чтобы выпить в кафе.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты хотел его… – супруга не могла даже произнести это слово, будто от того, что она его выговорит, оно могло материализоваться.

– Нет.

Жена пристально посмотрела на него, все еще сомневаясь.

– Как ты можешь так обо мне думать? Да, я тысячу раз проигрывал это в своей голове, но как бы ни был мне мерзок этот эсер, это бесовское отродье, убийство – смертный грех! Я не взял бы его на душу! Сергей бы первый меня осудил! Тем более ты слышала, что сказал Сандро, – он не убил Мари и Дмитрия, ежели это правда.

– Так зачем же ты туда поехал?

– Хотел увидеть его… – сдался Павел. – Не спрашивай зачем. Я сам не знаю… Думал, ежели увижу его, пойму что-то. Ты права, глупо все это. Поедем домой!

Удивительно, как только прибыла Ольга Валериановна, машина чудным образом починилась и бодро зафырчала мотором, выплевывая в парижский воздух черную гарь.

II

Александр Пистолькорс все больше и больше завладевал мыслями Али, которая постепенно отделялась от своих театральных товарищей, теряя интерес к прежним увлечениям. Однако с Муней ее связывала слишком тесная дружба, чтобы прекратить общение. Кроме того, мадемуазель Головина была кузиной Александра, и Аля просила ее быть рядом в волнительный момент, когда молодой конногвардеец будет делать ей предложение.

В тот день она пришла поговорить об этом с Муней и застала у той всю дружную компанию молодых любителей Мельпомены.

– Мадмуазель Танеева, Вы нас совсем забыли, – с милой укоризной заметил ей Николай Юсупов. – Как же Вы сами нарушаете собственные призывы – забыть себя, оставить все ради служения театру? Лишили нас лирической героини! А гран кокет нынче в дефиците. Красивую и одновременно талантливую артистку не так легко сыскать. Все больше попадается либо одно, либо второе.

– Се ля ви, – шутливо ответила Аля. И все же щеки ее немного зарделись от комплиментов князя.

– Господа, вы не находите, что у девушек, готовящихся под венец, появляется особый взгляд. Они напускают на себя тумана, таинственности, точно как сейчас наша дорогая Александра! – звонко рассмеялся младший брат Николая.

– Феликс, Вы несносны! Жду не дождусь, когда Вы уже повзрослеете и научитесь манерам! – отмахнулась от неделикатного юноши Аля.

– Хорошо, ежели не хотите говорить о себе, расскажите нам о сестре. Она ведь, кажется, вышла замуж за некоего Вырубова? Это уже не секрет? – младший князь Юсупов терпеть не мог сестру Али, Анну, с детства, с тех самых детских танцевальных вечеров, когда ему иногда приходилось танцевать с пухлой девочкой. – Правду говорят, что на свадьбе среди почетных гостей были не только Царь с Царицей и Великие Княжны, но и дети Великого Князя Павла?

– Да, они там были.

– А жениха Вашего там не было? Он, ежели я не ошибаюсь, приходится им сводным братом? Я плохо знаком со всеми странными названиями родственников, – юный остряк вступил на тонкий лед, забыв, что находится в доме родственников молодого Пистолькорса.

– Давайте-ка пить чай! – прервала его Любовь Валериановна. Хозяйка дома всегда радушно принимала молодежь, не ограничивая их свобод, однако оскорблять членов семьи в собственном доме она позволять не собиралась, о чем ясно свидетельствовал ее строгий тон.

Феликс всегда ей нравился. Он умел пустить пыль в глаза, прикинувшись хорошим, воспитанным мальчиком. Его неожиданное вздорное поведение Любовь Валериановна списала на нервное