из самых сложных ролей постановки. Она должна была воплотить на сцене образ невесты купца, которую Мизгирь бросил из-за внезапной любви к Снегурочке. И в этой пьесе они снова были связаны если не семейными, то любовными узами.

Отпрыски известных аристократических фамилий собирались изображать на сцене простой народ. Вначале актеры и сами полны были сомнений, справятся ли, не будут ли они выглядеть глупо или неестественно. Кажется, в первые дни только режиссер верил в успех мероприятия.

– Нам нужно пожертвовать всем, чтобы жить нашими ролями, – постоянно повторяла за Алей Муня, когда бабушка, мать или сестра пытались привлечь ее к посторонним делам.

Молодые люди отказались от балов и других увеселений, чтобы полностью посвятить себя репетициям. Старания окупились с лихвой. Муня потрясла всех своей сценой сумасшествия, страданиями по бросившему ее Мизгирю. Знакомые, которые видели спектакль, хвалили ее игру матери, восхищаясь талантом и энергией девочки.

Однако Николай скептически относился ко всем лестным оценкам, считая, что невозможно понять, на самом ли деле они хорошо играют, если зрители – знакомые или близкие люди. Он хотел организовать настоящую труппу, чтобы ставить спектакли в провинции или, по крайней мере, для независимой публики. Муня, конечно, готова была следовать за ним хоть на край света.

Однако пришлось искать новую лирическую героиню, поскольку их постоянная инженю, ко всеобщему удивлению, после «Снегурочки» полностью отдалась новой страсти. Виной тому стал двоюродный брат Муни, конногвардеец Александр Пистолькорс. Он встретил Алю Танееву у Головиных после спектакля и с первого взгляда был сражен ею. Вероятно, Аксель не отдавал себе отчета, но Александра Танеева была похожа на его мать едва ли не больше, чем его родные сестры. Аля и Ольга Валериановна имели не только внешнюю, типажную схожесть, но обе обладали способностью объединять вокруг себя разных людей, которые охотно подпадали под их очарование, греясь в лучах их всепоглощающего жизнелюбия.

Молодой Пистолькорс начал часто аккомпанировать Але на фортепиано у Головиных или у нее дома, а она пела с большим чувством. Так, музицируя, они сближались все сильнее.

В это время Николай поставил несколько ярких спектаклей. Преданная Муня всегда была рядом.

Когда в труппе появилась светловолосая красавица, дебютантка Марина Гейден, князь не обратил на нее особого внимания, хотя девушка с первых своих выходов в свет вскружила голову многим завидным кавалерам, включая даже одного Князя Императорской Крови. Но Николай был крепким орешком, которого всегда окружали первые красавицы, потому сразить его лишь внешней красотой было невозможно.

Тогда девушка, несмотря на свое амплуа лирической героини, выпросила себе роль горбатой старухи и, не стесняясь быть смешной, покорила партнеров по сцене. Муня еще не догадывалась, что Снегурочка уже плетет свою ажурную снежную сеть, в которую скоро попадется Мизгирь.

XIX

В начале декабря дети Павла вновь переехали в Царское. Государь и его семейство были рады их возвращению.

Сами подростки были счастливы сбежать из Белокаменной. В Москве их одолевала скука. Овдовевшая тетя пребывала в мало понятном им состоянии. Внешне она оставалась той же, а душа, утомленная светскими радостями, не признающая прежних удовольствий, стремилась к тому, что ни знакомые, ни родственники, ни особенно племянники не способны были понять. Елизавета Федоровна оживала, лишь когда могла помогать несчастным. Она и раньше занималась благотворительностью, не щадя себя, теперь же помощь другим была ей необходима, как воздух.

Устройство госпиталя в Ильинском для раненых, заполонивших вдруг парковые дорожки усадьбы, простота общения с ними Великий Княгини казались чадам Павла странными и неразумными. Они считали это новой блажью тети. Причем довольно опасной блажью, поскольку, по их мнению, все это лишь портило солдат, которые, видя такое доброе отношение, того и гляди готовы были усесться хозяйке усадьбы на шею. По приезде в Ильинское Мария начала было посещать госпиталь, заходила и в роддом, но это ей быстро наскучило.

Тетю Эллу расстраивало высокомерие, с которым относилась ее племянница к людям, побывавшим на полях сражений, видевшим ужасы войны и пролившим кровь. Однако Великая Княгиня не считала возможным строго одергивать Марию, которая могла счесть это излишней резкостью. Она старалась воспитывать детей так, как ее саму когда-то воспитывали, и страдала от осознания, что пока не получается привить несчастным детям те манеры и ценности, которые стремился выпестовать в них Сергей.

– Мари перестала посещать больных, потому что это, как ей кажется, их портит… Да, вот так! Кроме того, она не в состоянии выслушивать их рассуждения на темы, с которыми, по ее мнению, их неразвитый интеллект не может справиться, – тяжело вздыхала Елизавета Федоровна, отвечая на вопрос княгини Юсуповой, помогают ли ей дети.

Зинаида Николаевна не посмела сказать вслух Ее Императорскому Высочеству, что она давно считала Великую Княжну Марию Павловну настоящей притворщицей. Девочка выросла полной противоположностью матери, которую все обожали за простоту и искренность. Вот опять, вместо того чтобы честно признаться, что ей лень и скучно ходить в госпиталь, она прицепилась к неглубоким, видишь ли, размышлениям раненных и какой-то фамильярности с их стороны. То, с каким обожанием Сергей Александрович относился к своей племяннице, всегда удивляло Зинаиду Николаевну. Не мог же прозорливый Великий Князь не видеть ее лицемерия. Вероятно, тот же вопрос мог бы задать и Сергей Александрович самой княгине про ее младшего сына, если б такая откровенная беседа состоялась между ними. Идут века, а натура человека остается неизменной. Мы по-прежнему не замечаем в своем глазу бревна.

– Страшно вообразить, что бы в таком случае Великая Княжна сказала об одной из моих гувернанток, – княгиня решила немного развеселить августейшую подругу и, самое главное, уйти от более глубокого обсуждения предмета, иначе могла бы не сдержаться и высказать все, что думала. – Я Вам не рассказывала? Это было в Татиани, в нашем швейцарском имении. Звали ее мадмуазель Борнан, насколько я помню. Эта очаровательная во всех отношениях барышня не придумала ничего лучше, как на собеседовании в наш дом уверять родителей в своем великолепном образовании и высоком статуте. Ее взяли на испытательный срок. И вот на одном из занятий она заявила нам с Таньком, что во время войны 1812 года в России стояли жуткие морозы, и когда Наполеон отдал приказ, слова его замерзли, буквально повиснув в воздухе, поэтому никто их не услышал. Только когда через пару дней потеплело, они оттаяли. Вашим раненым, какой бы ни был у них интеллект, далеко до такого невежества и, я бы сказала, высшего, поэтического уровня безграмотности!

– Не может быть! Неужели у Вас была такая гувернантка? – Великая Княгиня впервые за долгое время рассмеялась как