прежде, до смерти Сергея Александровича. – Нет-нет, это решительно невозможно! Признайтесь, Вы сочинили этот анекдот, чтобы меня позабавить!

– Отнюдь! Чистейшая правда! Но, к счастью, мадмуазель Борнан показала все свои способности во время испытательного срока. Мне, помнится, приходилось постоянно ее поправлять и спорить с ней, чтобы Танёк не впитала какую-нибудь очередную чушь. Вообразите, в каком шоке от нее была мамá, – Зинаида уже могла светло вспомнить свою мать и младшую сестру, так рано ушедших в мир иной. – Родители быстро отказали ей в месте.

– Да, кто как не родители или опекуны позаботятся о детях. Вы знаете, я надеялась, что Мари и Дмитрий, как и я, найдут в заботе о других отдушину, что так им легче будет пережить горе. Но, похоже, я ошиблась. Их это совершенно не занимает. Я спрашиваю себя постоянно, как бы поступил Сергей… – снова погрузилась в свои невеселые мысли Елизавета Федоровна.

У княгини Юсуповой и на это был собственный взгляд. Но она благоразумно оставила его при себе.

– С детьми всегда непросто. Феликс Феликсович негодует, что ни один из наших сыновей не интересуется военной карьерой… Но что ж поделать?

Зинаида Николаевна не стала вдаваться в подробности. Ее мальчики тогда тоже не особенно проявляли себя в помощи страждущим. Они начинали вкушать удовольствия взрослой жизни, в которых особенно громко отличался Феликс. Своими выходками с переодеваниями в женское платье и выступлениями в модном кабаре в драгоценностях матери он едва не довел отца до удара. Его увлечение йогой, оккультизмом, разного рода медиумами и гадалками грозило стать навязчивой болезнью. Да, Николай теперь участвовал в благотворительных спектаклях, однако матери было очевидно, что на данном жизненном этапе главным его интересом был театр, а не сбор средств в пользу нуждающихся или благого дела. Молодежь, одним словом! Зинаида Николаевна отдавала себе отчет, что бесполезно требовать от юнцов того же, что и от людей зрелых. Всему свое время. Когда-то и они, надеялась мать, поймут удовольствие от помощи другим.

– Все устроится, – заверила она с преувеличенной уверенностью.

– Да, непременно, – согласилась Великая Княгиня, – я беспрестанно молюсь о детях здесь, а Сергей со всей любовью просит к ним милости там.

– А что Павел? Я полагала, он будет навещать детей чаще.

– Он не желает бывать здесь без нее, – хоть Ее Императорское Высочество и не назвала Ольгу по имени, княгиня Юсупова, безусловно, поняла, кого она имеет в виду. – Уговаривает Государя. И, боюсь, вскоре своего добьется. Никто меня не слышит… Мари – юная девушка, и дурная репутация жены Павла может отбросить на нее тень. Как потом ей выйти замуж? Я не ожидала, что Павел может быть настолько эгоистичен.

Летом дети просились к отцу в Париж, но Великая Княгиня была категорически против. Она старалась оттянуть их встречу с новой женой Павла, переживая за влияние, которое могла оказать на неокрепшие души дама с подмоченным реноме, с чуждыми моральными ценностями. Когда до нее докатились разговоры об убийстве в Петербурге некой девицы, в котором упоминалось имя бывшего мужа графини Гогенфельзен, генерала Пистолькорса, она в очередной раз убедилась, что была права, ограждая своих воспитанников от скандального семейства.

Теперь Мари и Дмитрий мечтали, чтобы отец приехал на Рождество, но, похоже, Павел не собирался ради них покидать новую семью в праздник.

XX

Зимний сезон в Париже был по обыкновению блестящ. На замерзших прудах Булонского леса парижане катались на коньках, наряженные в русские и польские костюмы. Павел с Ольгой принимали приглашения на следующие один за другим великолепные балы и ассамблеи, где графиня могла щеголять в новых нарядах от самых модных парижских кутюрье.

На приеме у принцессы Эдмон Полиньяк, которая была дочерью известного американского промышленника и в девичестве носила имя Винаретты Зингер, великокняжеская чета встретила кузена, Александра Михайловича, перед которым, похоже, двери всех французских гостиных были широко распахнуты. Его супруга Ксения, будучи родной сестрой Государя, чтобы не огорчать брата, мероприятий, где могла столкнуться с женой Павла или с Даки, старалась избегать. Однако складывалось ощущение, что ее общительного супруга сие обстоятельство нисколько не огорчало и не ограничивало. Вот и теперь он стоял с бокалом холодного шампанского в окружении дам, явно наслаждаясь их вниманием.

– Знаете, что действительно разочаровывает в русских? – низким, с хрипотцой голосом выговаривала одна из них, то ли в целом игнорируя учтивость, привычную для светских приемов аристократического круга, следуя моде на любой вызов, то ли самодовольный, лоснящийся собеседник был ей неприятен.

– Просветите нас, будьте любезны! – весело потребовал Сандро. Он обожал всякую демагогию, в особенности философские и политические баталии с женщинами, из которых он обыкновенно выходил победителем, даже если уступал первенство спорщице. – А, Павел, Ольга Валериановна! Рад вас видеть! Вы очень кстати! Нам сию минуту откроют страшную тайну – чем мы, русские, так неприятны европейцам!

– Извольте. Вы назовете это смирением, послушанием, терпением, какие там еще характеристики доброго христианина перечислены в Библии, а я – раболепством и отсутствием стремления к свободе, – в высокой, худощавой даме Павел вдруг узнал ту самую инфернальную незнакомку, терзавшую его разговорами о Толстом в театре. – Даже когда свобода у вас в руках, вы будете ее крутить, вертеть, не зная, куда и как приспособить такую невидаль, и в итоге упустите, потеряете, как вашу первую Думу, распущенную через несколько месяцев после созыва.

Извинившись, хозяйка вечера забрала разрумянившуюся и готовую схлестнуться с нахалкой Ольгу, чтобы представить ей какого-то новомодного художника. Графиня хотела подыскать мастера, который написал бы ее портрет. Воспользовавшись случаем, остальные дамы тоже ретировались, бросив ядовитую особу одну с мужчинами, что, впрочем, нисколько ту не смутило.

– Что же было делать с кучкой смутьянов и революционеров, пролезших в Думу? Вы знаете, что было в их первых требованиях? Амнистия политических заключенных и ликвидация казенных, удельных и монастырских земель! – возмутился Сандро, который, в принципе, считал себя либералом, особенно когда дело не касалось его финансового и прочего благополучия. Когда же пытались отобрать источник его доходов, удельные земли, тут уж он никаких свобод терпеть не собирался. Тогда он вспоминал, что он член династии и монархист. В общем, Великий Князь легко левел и правел, элегантно лавируя от одной стороны убеждений до другой в зависимости от собственных интересов и конъюнктуры. – Законодательный орган, по моему разумению, должен созидать законы и находить компромисс с правительством, а не продолжать борьбу, сместившись с баррикад на думские кресла.

Павел, которого денежный вопрос тревожил не меньше кузена, в этом смысле с Сандро был солидарен. Но больше его покоробило пренебрежительные ремарки женщины