Решая, идти в поход или нет, Сулейман медлил, терзаемый сомнениями и угрызениями совести из-за действий, которые ему предстояло предпринять в отношении собственного сына. В конце концов, придав делу обезличенный и теоретический характер, он попытался получить беспристрастный вердикт муфтия, шейха ислама. Султан сказал ему, как свидетельствует Бусбек, что в Константинополе жил торговец, чье имя произносилось с уважением. Когда ему потребовалось на некоторое время покинуть дом, он поручил присматривать за своей собственностью и хозяйством рабу, пользовавшемуся его наибольшим расположением, и доверил его верности своих жену и детей. Не успел хозяин уехать, как этот раб начал растаскивать собственность своего хозяина и замышлять нехорошее против жизни его жены и детей: мало того, замыслил гибель своего господина. Вопрос, на который он (султан) попросил муфтия дать ответ, был следующим: «Какой приговор мог бы быть на законных основаниях вынесен этому рабу?» Муфтий ответил, что, по его мнению, он заслуживал быть замученным до смерти.

Таким образом, религиозные чувства султана были успокоены. Он выступил на восток, в сентябре добрался до своего полевого штаба в Эрегли и вызвал Мустафу из Амасьи. Друзья молодого наследника, осведомленные о судьбе, которая могла ожидать его, умоляли Мустафу не подчиняться. Но он ответил, что, если ему суждено потерять жизнь, нет возможности поступить лучше, чем вернуть ее обратно в источник, из которого вышел. «Мустафа, — пишет Бусбек, — стоял перед трудным выбором: если он предстанет перед своим разгневанным и оскорбленным отцом, то подвергнется нешуточному риску; если откажется, то признает, что замышлял акт предательства. Сын избрал более смелый и опасный путь». Он отправился в лагерь отца.

Там его прибытие вызвало сильное волнение. Юноша смело поставил свои шатры позади шатров отца. После того как визири выразили Мустафе свое почтение, он поехал на богато украшенном боевом коне, в сопровождении визирей и окруженный янычарами, к шатру султана, где должна была состояться аудиенция. Внутри все казалось мирным: не было солдат, телохранителей или сопровождающих лиц. Присутствовало, однако, несколько немых (категория слуг, особенно ценившаяся турками), сильных, здоровых мужчин — его будущих убийц. Как только Мустафа вошел во внутренний шатер, они ринулись на него, пытаясь набросить петлю. Будучи человеком крепкого телосложения, Мустафа отважно защищался и боролся не только за свою жизнь, но и за трон, ибо не было места сомнению, что, сумей он вырваться и соединиться с янычарами, они были бы настолько возмущены и тронуты чувством жалости по отношению к своему фавориту, что могли бы не только защитить, но и провозгласить его султаном. Опасаясь этого, Сулейман, который был отгорожен от происходившего лишь льняными занавесями шатра, высунул голову, бросил на немых свирепый и грозный взгляд и угрожающими жестами пресек их колебания. После этого, в страхе удвоив усилия, слуги опрокинули несчастного Мустафу на землю и, набросив шнурок на шею, удушили его.

Тело Мустафы, положенное перед шатром на ковре, было выставлено на обозрение всей армии. Скорбь и причитания были общими, а янычар охватили ужас и гнев. Но после смерти избранного ими лидера, лежащего бездыханным, они были бессильны что-либо предпринять.

Стремясь успокоить солдат, султан лишил Рустема — несомненно, не без согласия последнего — поста командующего и других чинов и отослал его обратно в Стамбул. Но уже через два года после казни его преемника, Ахмеда-паши, он вновь был у власти как великий визирь, бесспорно по настоянию Роксоланы.

Три года спустя скончалась сама Роксолана, горько оплакиваемая султаном. Она была похоронена в усыпальнице, которую Сулейман построил для нее позади своей огромной новой мечети Сулеймание. Она добилась осуществления своих подлых целей — обеспечила наследование султаната одним или другим из двоих ее старших сыновей. Селим, старший сын и ее любимец, был некомпетентным пьяницей; Баязид, средний сын, представлялся намного более достойным преемником. Более того, Баязид был фаворитом янычар, которым он напоминал своего отца и от которого унаследовал лучшие качества. Самый младший из сыновей, Джихангир, горбун, не отличавшийся ни здравым умом, ни крепким телом, но преданный поклонник Мустафы, заболел и умер, пораженный горем и страхом за свою дальнейшую судьбу, после убийства единокровного брата.

Два оставшихся брата ненавидели друг друга, и, чтобы разделить их, Сулейман дал каждому пост в разных частях империи. Но уже через несколько лет между ними началась гражданская война, в которой каждого поддерживали местные вооруженные силы. Селим с помощью войск отца в 1559 году нанес Баязиду поражение при Конье, заставив его с четырьмя сыновьями и небольшой, но действенной армией искать убежища при дворе персидского шаха Тахмаспа. Здесь Баязид был сначала принят с королевскими почестями и дарами, полагающимися османскому принцу. На это Баязид ответил шаху подарками, которые включали пятьдесят туркоманских скакунов в богатой сбруе. Также он восхитил персов демонстрацией его кавалеристами искусства верховой езды. Затем последовал обмен дипломатическими письмами между послами султана, требовавшими выдачи или казни его сына, и шахом, который сопротивлялся и тому и другому, исходя из законов мусульманского гостеприимства. Сначала шах надеялся использовать ценного заложника для того, чтобы поторговаться относительно возвращения земель в Месопотамии, которые султан захватил во время первой кампании. Но это была пустая надежда. Баязид томился в плену.

В конце концов шах был вынужден склониться перед превосходством османских вооруженных сил и согласился на компромисс. По договоренности принц должен был быть казнен на Персидской земле, но людьми султана. Таким образом, в обмен на большую сумму золотом, шах передал Баязида официальному палачу из Стамбула. Когда Баязид попросил дать ему возможность увидеть и обнять перед смертью четверых своих сыновей, ему отказали. После этого на шею принцу набросили шнурок, и он был удушен.

После Баязида были задушены четыре его сына. Пятый сын, которому было всего три года, принял, по приказу Сулеймана, ту же судьбу в Бурсе, от рук доверенного евнуха.

Таким образом, путь к трону Сулеймана был открыт для пьяницы Селима. Это стало началом упадка Османской империи.

Восточные завоевания Сулеймана на суше расширили возможную сферу экспансии на море за пределы вод Средиземного моря. Летом 1538 года, пока Барбаросса со своим флотом из бухты Золотой Рог сражался против сил Карла V в Средиземном море, был открыт второй военно-морской фронт с выходом из Суэца в Красное море другого османского флота. Командующим этим флотом был Сулейман-евнух, паша Египта. Флот направлялся в Индийский океан, в водах которого португальцы добились угрожающей степени господства. В их планы входил поворот торговли Востока со старых путей Красного моря и Персидского залива на новый маршрут вокруг мыса Доброй Надежды.

Это тревожило султана, как и, в свое время, его отца, и он был готов принять меры в ответ на обращение своего собрата по вере, шаха Бахадура — правителя Гуджарата, что на Малабарском побережье к северу от Бомбея. Бахадур оказался в руках португальцев под давлением со стороны войск императора Великих Моголов Хумаюна, вторгшегося в его земли, а также в земли султана Дели. Он разрешил им построить крепость на острове Диу, откуда теперь стремился их изгнать.