– Ты же не с арматурного, потому что я с арматурного. Встать! – посуровев, скомандовал он. – Кто такой? Отвечать. Откуда? Отвечать! – И тут же снова подобрел, подойдя к дивану. Долго стоял, глядя на девицу, стоял и смотрел любуясь, потом сказал ласково: – Опять вы? Мы с вами где-то встречались, нет? Не помните? Дырявая память? Что вы мне ответили тогда? Напомнить? И где встречались? Не надо? Почему? Стоять, усы! Отвечать! – снова перекинулся он на усатого.

– Так чего отвечать, чего? – промямлил тот. – Из Каменска я, Панов.

– По усам вижу, давно гуляешь.

– Если видишь, чего же спрашиваешь?

– С осени, что ли, с амнистии? А к нам чего залетел? В Каменске киосков не хватает?

Усатый усмехнулся:

– Много вопросов сразу. Ты по порядку.

– По порядку следователь спросит! – заключил назидательно веселый гость, а между тем в комнату входил еще один незнакомец, высокий очкарик. Никто не удивился – эти незваные гости уже были здесь полновластными хозяевами.

Но этот вломился не один, привел не очень трезвого малого, без пальто, раздетого.

– Через форточку из уборной, – прояснил он ситуацию.

Седой оживился:

– Ага, еще один, правильно. Пятеро и барышни две. – И скомандовал: – Вперед! Как говорится, с вещами на выход! Только без шалостей, чур!

Но без шалостей не обошлось, всё же трое их только было, конвоиров, а задержанных вдвое больше. И едва выбрались со двора, побежал вдруг юнец и еще двое увязались за ним. Седой тут же подсечкой свалил в снег усатого, хоть тот и не помышлял о побеге, стоял обреченно у забора. Веселый же с очкариком ленивой трусцой отправились вслед беглецам в темноту.

Невидимая погоня была недолгой, тут же привели двоих, в том числе и юнца, третий вернулся сам.

Седой распорядился:

– Этого резвого юношу – в машину. И Панова, разумеется.

Об остальных он и не вспомнил, только эти двое интересовали. Машина побуксовала и уехала, оставив компанию на темной аллее.

В дороге они словно поменялись ролями. Одни, сделав дело, успокоились, притихли, другие без надежды вдруг развеселились. Юнец особенно. Хоть и кривился от боли, держась за руку, болтал без умолку, смеялся громко.

– Слышь, Панов, чего они затеяли? Куда нас? Зачем мы им сдались? Вдруг честь такая особая! Вы как, мужики, добровольно по сугробам? Или платят вам за ваши подвиги?

Юнец, конечно, зарывался, держа шутливый тон, но внимания на него не обращали. Веселый невозмутимо крутил руль. Седой, прикрыв глаза, то ли дремал, то ли слушал музыку по радио. Молчал и очкарик, расположившись на заднем сиденье между задержанными.

Въехали в город. Замелькали улицы, дома.

– Так куда нас? – не унимался юнец. – Вообще, предъявите документы! Кто такие? По какому праву?

Усатый тоже ухмылялся, с охотой подыгрывал:

– Они себя предъявили. Батальонцы!

– Кто-кто?

– Батальонцы. В штаб везут.

– Что за батальон в мирное время?

– Ну, эти. Энтузиасты. Хуже ментов.

Седой очнулся:

– Панова сразу в милицию. Насильно мил не будешь. Разворачиваемся, Лопатов. В горотдел!

– Слушаюсь, – отозвался водитель.

Седой заерзал недовольно, уже, видно, нарушен был его покой. Выключил музыку и обернулся к усатому:

– Дружок твой где?

– Дружок? Вот он, дружок мой, рядом.

– Вот он я, здесь, – подтвердил юнец.

– Я про Ткача спрашиваю.

– Не знаю такого, – отрезал усатый.

Седой кивнул, отвернулся, снова включил музыку.

– Это ты зря, – сказал он. – Все равно по делу вместе с Ткачом пойдешь, никуда друг от дружки не денетесь. Нам только хлопот лишних, беготни.

– Не знаю Ткача, не знаю! – твердил усатый. – И возле киоска близко не был! Не знаю, не был!

– Ты про киоск, я про квартиру, – пожал плечами Седой. – Я про квартиру в Угольном толкую. С Ткачом вы ее брали. Еще в октябре месяце.

Панов рассмеялся:

– Давай-давай, вешай. Чего еще есть нераскрытое?

Выехали на площадь. Впереди бессонно светилось окнами здание горотдела.

Вдруг послышался стон усатого, возня, голос очкарика:

– Чего напрягся-то? Не напрягайся. Выпрыгивать не вздумай, вместе выпрыгнем!

Вылезли вдвоем, задержанный и конвоир, стали подниматься по ступенькам. Панов шел обреченно, не оглядываясь, очкарик дружески держал руку у него на плече. Так неразлучной парочкой и скрылись в массивных дверях.

Другой задержанный, юнец, оставшись один, хранил молчание, все тер, кривясь, ушибленный локоть. Глядя на его муки, Веселый, он же Лопатов, предложил:

– Давай потяну, герой. Давай. Раскряхтелся!

– Сколько весу в тебе? – спросил юнец.

– Весу-то? Ну, под центнер.

– Тайга ты, вот ты кто! Всей тушей навалился!

– А как бы я тебя достал, когда ты драпанул? Чего драпанул вдруг?

– Ну, для правдоподобия.

– И я для правдоподобия! – нашелся Лопатов. – Терпи, казак, терпи… Роман Иванович, это он и есть. Тот самый парнишка.

– Я понял, – кивнул, не оборачиваясь, Седой. – Наш человек в Гаване.

– Ваш, ваш, – усмехнулся юнец. – Плюмбум. Моя подпольная кличка. Обойдемся без фамилии.

– Да Чутко он, – вмешался Лопатов. – Ты чего, темнило? Сосед мой, в одном дворе. Руслан Чутко. В батальон к нам стремится…

– Возраст, возраст, – развел руками Седой.

– Это я молодо выгляжу, мне семнадцать, – сказал юнец. – Не хватает немного, но, думаю, не в возрасте дело, а в том, что я готов вам помогать. Ну, конечно, заранее ничего не обещаю и тем более не гарантирую…

Он говорил и мог говорить еще долго, но его не слушали. Лопатов уже завел мотор, в машину ввалился очкарик, плюхнулся на сиденье. Лопатов кивнул, что означало “поехали”, – и они поехали.

Очкарик сообщил:

– Из рук в руки. Майор на седьмом небе.

Остановились на людном перекрестке.

– Приехали, – сказал юнцу Лопатов.

Юнцу пора было вылезать, очкарик уже выбрался наружу, чтоб выпустить лишнего пассажира. Но юнец вылезать не собирался.

– Совершаете ошибку. Недооцениваете! – сказал он веско. – Могли бы меня использовать. Сегодня вы же меня использовали!

– Ну? И что? – нехотя отозвался Седой.

– И в дальнейшем. В плане информации.

– Мы не нуждаемся в информации, – теряя терпение, отрезал Седой.