Лопатов поверил.

– Правильно. Добро должно быть с кулаками, слышал? – И он продемонстрировал свой внушительный кулак. – Ну вот. А где твои кулаки? Идем! – скомандовал Лопатов. И они двинулись по аллее к стадиону.

В зале Плюмбум сидел в сторонке, наблюдая за событиями на борцовском мате. Лопатов, разумеется, был в самом центре этих событий.

– Захват, подсечка, бросок с переводом в партер! – комментировал он свои действия. Очередной партнер падал на мат, Лопатов, лежа на нем, продолжал: – Действия в партере, смотрим в оба: переворот, захват запястья и… болевой, пожалуйста!

После “пожалуйста” партнеры хлопали Лопатова по спине, что означало “сдаюсь”, кое-кто даже взвывал негромко – болевой прием, конечно, действовал. Среди батальонцев были совсем молодые ребята и мужчины постарше, уже даже с некоторой солидностью, и всем происходящее было по душе. Падали, вскакивали, снова падали, возились, кряхтя, слегка зверея в единоборствах, кому-то становилось больно – и все эти муки были в удовольствие, терпели их с улыбкой.

Лопатов очень удивился, увидев перед собой Плюмбума. Он позабыл о нем. Плюмбум был без пиджака, в носках, в школьных форменных брюках.

– Как ты это делаешь? Давай! – сказал Плюмбум.

– Что?

– Ну, это… Через что там бросок? Через бедро?

– В другой раз. Сегодня ты зритель.

– Давай. Я тебя прошу.

Лопатов еще больше удивился, но сделал все, как просил Плюмбум. Захват, бросок, болевой прием в партере. И напомнил:

– Когда сдаешься, надо по спине, понял?

– Я не сдаюсь, – отозвался Плюмбум.

– Так я ж прием провел!

– Не подействовал.

Лопатов в очередной раз удивился и изо всех сил налег партнеру на руку. Плюмбум никак не отреагировал.

– Ну, морально-волевые! – оценил кто-то из зрителей.

Напрягшись, Лопатов даже крякнул. И вдруг отпустил партнера, сел.

– Ты чего? – спросил растерянно.

– Ничего. – Плюмбум, смеясь, поднимался с мата.

– Ты это брось, парень.

– Ладно, – сказал Плюмбум.

Он отошел к скамейке, стал натягивать пиджак.

– Я ж тебе руку ломал, ты не чувствовал, что ли?

– Нет.

– Ну как? Я ж ломал! – доказывал Лопатов.

– Я не чувствую боли, – сказал Плюмбум.

Лопатов не нашелся что ответить. Пошел к скамейке, стал переодеваться.

– Чтоб это в последний раз, – сказал он Плюмбуму.

– Это такая хитрая публика, сразу не ухватишь. Ухвати его, если он нигде и никем. Нос высунет – и обратно в нору, нет его! И ведь у него чутье, у невидимки этого, привык маскироваться…

– В Угловом одним рейдом вычистили. Все вместе взялись. Они как? Они с утра к магазинам, к открытию. Час времени вся акция!

– Не надо никого вылавливать. Надо двоих-троих взять – и под суд. Чтобы процесс показательный, остальные разбегутся. Там и бродяжничество, и уклонение от алиментов, и паспортный режим. По принципу – бери любого, никто без статьи не останется…

Плюмбум был весь внимание. Он, как в укрытии, сидел за широкой спиной Лопатова. Разговор внезапно прервался на полуслове, все присутствующие дружно встали. Плюмбум тоже поднялся… В дверях появились трое, среди них Зарубин – Седой. Батальонцы расступились, пропуская троицу к столу.

– Сели. Сколько будет групп? – спросил Седой.

– Четыре. В каждой по двадцать человек.

– Это вы на парад собрались? А, Лопатов?

– Почему на парад, Роман Иванович? Мы рассредоточимся.

– Для начала сосредоточьтесь, – сказал Седой. – После того, что случилось, показухой заниматься поздно. А военное положение вводить рановато. Так что маневры под командованием маршала Лопатова отложим до следующего ЧП. А пока будем скромнее: сорок человек. Вполне достаточно, если разобьемся на группы по трое-четверо. Список старших у Лопатова. Рейд планируем на воскресенье. Инструктаж в семь утра в милиции. Вопросы?

– Не числом, а умением, браво! – раздался вдруг мальчишеский голос. Это помимо воли вырвалось у Плюмбума. Он сказал про себя, но слишком громко.

Его не услышали. Слово взял средних лет мужчина в кожаном пиджаке.

– Акция эта вынужденная, деликатная и отчасти запоздалая. Нам надо было в свое время вмешаться, кое-кого изолировать в их же интересах. А вмешались подростки и кое-кого совсем изолировали, простите за каламбур. Есть две жертвы, выявлена группа молодых людей, которая прямо-таки устроила охоту на этих бродяжек. Вы должны понять, что наш рейд в интересах тех же людей, против кого он направлен…

– Гуманизм! – снова раздался голос. То ли опять у Плюмбума поневоле вырвалось, то ли он не утерпел, решил вмешаться…

На этот раз Седой услышал.

– Это что еще за гость у нас?

– А я разве гость? – сказал Плюмбум.

– Чего вы здесь, я не понял?

Лопатов подошел к Седому, пошептал на ухо.

– Какой же я гость, если на вас работаю и в курсе всех дел? – продолжал удивляться Плюмбум.

Но Седой был непреклонен:

– Так я не понял, что вы здесь делаете? Выйдите. Ну-ка, выведите его.

– Да как же “выведите”, когда я знаю ваши секреты! – сказал Плюмбум.

– Это кто ж такой? – спросил Седого мужчина в пиджаке.

Плюмбум сам ответил за Седого:

– Это молодой человек, совсем молодой, который давно крутится у вас под ногами и клянчит, чтобы его приняли в оперотряд. Его единственный недостаток – молодость, но он рассчитывает на исключение, потому что… потому что он ненавидит зло, и у него есть на это причины. Он никогда не подведет вас, оправдает доверие, если надо, отдаст в борьбе жизнь, и это его клятва!..

Монолог был со слезами на глазах, причем, кажется, искренними. Раздались дружные аплодисменты.

Седой, однако, отвечал невозмутимо.

– Вы передайте этому молодому человеку, – сказал он, обращаясь к Плюмбуму, – что нам не нужна его жизнь. Это было б неверно, если бы он отдал жизнь в наше мирное время. И чтобы исключить даже малую вероятность этого, мы пока что не можем ему позволить оправдывать наше доверие. И пусть он не крутится под ногами и больше не клянчит, а займется учебой. И, кстати, пусть скажет там, в школе, что его не очень хорошо воспитали!..

– Да, ребята, с вами не договоришься! – заявил Плюмбум.

Но Седой уже углубился в бумаги. Ему надоело. Не поднимая головы, он сделал знак, и Лопатов, для ускорения событий подхватив Плюмбума, потащил его к выходу.

Но Плюмбум все-таки прокричал напоследок: