– По принципу холодно-горячо… Ищите, где горячо, не ошибетесь. Они возле батарей, сейчас зима. Ищите, короче, батареи!

Единой семейной стайкой мчались они по ледовой дорожке сквозь пеструю толчею катка. Отец, мать, мощные, фигуристые в облегающих трико, слившиеся в движении, – и Плюмбум с ними, неуместный, портящий дело коротышка. Первое время он еще поспевал за родителями, потом стал безнадежно отставать, и в конце концов они улетели, скрылись из виду.

Гремела музыка, перекрывая разноголосицу, в свете прожекторов, толпясь, катился по ледяному кругу город. Мелькали знакомые лица, Плюмбум кого-то окликал, кому-то махал, и кто-то бросил в него снежок, сбив с головы вязаную шапочку.

И здесь, в толчее, высмотрев группу парней с повязками на рукавах, не смог отказать себе в удовольствии прокричать:

– Деятели! Вы в темноту давайте, где шпана! Где ножичком чик-чик! Дружинники-фигуристы! Ловко!

Он переобулся и как раз в темноту и пошел – по безлюдной, освещенной редкими фонарями аллее. Так брел, пока после недолгого затишья не грянула на весь парк новая музыка. Первый же аккорд словно ударил Плюмбума по голове, он опустился на скамейку и так сидел, сжав ладонями виски.

– Ты что, Русик? Что с тобой? – услышал он голос и увидел рядом Соню, которая кричала, тормошила его. – Что, что, Русик? Тебя ударили?

– Да, нокаут, – пробормотал Плюмбум.

– Кто тебя, кто?

– Музыка.

– Не понимаю.

– Вот эта музыка. Проклятая.

Соня не знала, что сказать. Музыка, слава богу, смолкла.

– Так в чем дело? Ты скажешь?

– Эту музыку ненавижу. Не могу слышать.

– Именно эту?

– Да, да!

– Сейчас это самое модное. На каждом шагу. Тра-ти-та-та!

– Молчи, молчи, – сказал Плюмбум.

Они встали, пошли по аллее. Он впервые посмотрел на Соню. Она шла рядом, с коньками через плечо, слезы еще блестели у нее на глазах.

Усмехнулся:

– Наловчилась шпионить. Я и не заметил. Ну-ка!

Он остановил ее под фонарем, приблизился. И она уже закрыла глаза, ожидая поцелуя, но Плюмбум сказал строго:

– Смотри внимательно!

И прикрыл ладонью глаза. Потом уши. Потом рот.

– Не вижу. Не слышу. Молчу. Ты поняла?

Она торжественно, как ритуал, повторила его жест.

– А о чем молчать? – спросила погодя.

Плюмбум засмеялся:

– Я на всякий случай. Вдруг разоблачишь. Мата Хари!

Соня вздохнула:

– Да, у тебя, конечно, есть тайная жизнь. Я давно чувствую. Предполагаю.

– Что предполагаешь? – удивился Плюмбум.

– Что эта женщина старше тебя, на которой ты свихнулся по малолетству…

Плюмбум сказал, помолчав:

– Не надо, Соня. Не надо больше вопросов.

Соня тут же вопрос задала:

– Ты нарочно выбираешь места потемнее? Тебе не страшно?

– Видишь ли, я выработал в себе определенные качества.

В темном месте она чуть забежала вперед, замерла, ожидая. Но он опять прошел мимо.

Он подогнал такси к зданию вокзала. Разглядев в толчее отца, вылез из машины навстречу. Отец тоже его увидел, обрадовался, неуклюже поднял занятые коробками руки.

– Сыну!

– Отцу!

– Учащимся!

– Командированным!

Так они энергично приветствовали друг друга на расстоянии. Мать шла рядом с отцом с букетиком в руках, улыбалась, очень довольная. Отец не унимался.

– Отличникам!

– Рационализаторам! – не остался в долгу Плюмбум.

– Хвастуны, – остановила их мать. Но их было не остановить.

– Обними отца, не стесняйся чувств!

– И ты будешь сентиментален!

Обнялись наконец. Таксист поднял крышку багажника, отец стал укладывать коробки.

– Кроссовки в чемодане, – доложил он сыну, материализуя эту радостную встречу.

– Аплодирую! – оценил Плюмбум.

– А чемодан-то, чемодан? – спохватилась мать.

Тут же появился и отцовский чемодан. Его тащил следом мужчина в плаще и легкомысленной кепочке не по погоде. Он поднес чемодан к такси и, пошатываясь то ли под тяжестью ноши, то ли от собственной слабости, с грехом пополам сунул в багажник.

– Это еще кто? – спросил Плюмбум.

– Кто – кто? – не поняла мать.

– Зима-лето, попугай этот. Он кто?

Отец расплатился с мужчиной. Тот кивнул и удалился.

– Так я спрашиваю: он кто?

– Никто. Там носильщика не было, – объяснила мать, усаживаясь в такси.

– Добровольный, что ли, помощник?

– Помощник, да. А что, Русик?

– Ничего, – сказал Плюмбум.

Родители уже ждали его, сидя в машине, но он сказал:

– У меня дела. Поезжайте.

– На вокзале у тебя дела? Как интересно! – удивился отец.

– Встретили отца, называется! – пожаловалась мать. – У тебя же ничего не было, никаких дел… И вдруг – дела!

– Появились, – сказал Плюмбум.

– Когда?!

– Вот минуту назад. Поезжайте.

И он пошел, не теряя больше времени на разговоры, а они поехали, потому что он пошел и его было не остановить.

На перроне Плюмбум настиг “добровольного помощника”. Мужчина в кепочке тащился, пошатываясь, вдоль поезда – на спине мешок да еще чемодан в руке. Рядом семенила старушка. Плюмбум пытался было взять чемодан, но мужчина не дал, вцепившись в свою ношу.

– Ты чего? – пробурчал он.

– Помочь, доходяга.

– Нет.

– А пупок развяжется?

– Гуляй.

– Ох, жадина! – развеселился Плюмбум. – Еще бабусю верхом посади. Ты, мать, залезай на него, не робей!

Помешкав, он зашел мужчине за спину, стал поддерживать мешок. Тот вроде не заметил, а скорее всего, принял эту помощь – тяжело было.

Так и шли. Всё же донесли старушкин багаж до вагона. Старушка начала отсчитывать мелочь, а мужчина в кепочке, ожидая в стороне, все не мог отдышаться, хрипел, кашлял с мучительной гримасой на лице. Потом, привычно сунув выручку в карман, собрался удалиться, но Плюмбум придержал его, взяв под руку:

– Давай вместе, Коля. На пару.

– Я не Коля.

– Коля, Коля. Будем вместе работать.