– Мюнхгаузен, что ли?

– Именно. Жанр! – заметила мать.

Плюмбум зевнул громко, мог себе позволить дома.

– Вы про жанр, я про жизнь.

– То есть?

– Как на самом деле было.

– И как же было? Значит, поймали?

– Поймали, потому что должны были поймать. Это только начало. А финал в баре. Там я выявил рецидивиста.

– С рецидивистом пришлось повозиться?

– Я повозился с его подругой. То есть подержался. Не мог отказать себе в удовольствии.

– Фу! – сказала мать.

Отец засмеялся:

– Не скажется на завтрашней контрольной?

Плюмбум задрал рукав, показал опухший локоть.

– Что это? – ахнула мать.

– Оперативник навалился.

– Гм. Правда? – Отец задумался, глядя на внушительный синяк.

– Я всегда говорю правду, – сказал Плюмбум.

Родители озадаченно молчали, созерцая локоть-доказательство. Потом отец рассмеялся, погрозил пальцем:

– Опять мистификация! Ты что мистифицируешь?

– Войдет в привычку, Руська, – предупредила мать.

Плюмбум локоть, однако, не убирал. Неумолимо демонстрировал.

Отец вдруг поскучнел, зевнул, правда, прикрылся ладонью воспитанно.

– На лыжах упал. В воскресенье. Вопрос снят.

– Нет, – сказал Плюмбум.

– С горки вперед носом! Забыл? Вот мать свидетель.

– Я свидетель! – Мать была тут как тут. – Летел ты, Руська, вверх тормашками!..

На перемене он был конем, скакал с седоком на спине по школьному коридору.

– Голос, Гюльсары! – командовал верзила с лицом ребенка.

– И-го-го! – отзывался Плюмбум.

– До слез твое ржание, соскучился! Где пропадаешь?

– Задают нам много, зубрежка…

– Эх, лошади пошли образованные!

В лихой кавалерийской схватке сошлись два класса, все кончилось детской кучей-малой.

В классе он сидел за партой с девочкой, бледненькой, неприметной, похожей на отличницу. Но девочка отличницей не была, наоборот, она привыкла у Плюмбума списывать.

Вот и сейчас, во время контрольной, выполнив уже задание, он сидел, равнодушно отвернувшись к окну, а соседка, не поворачивая головы, привычно скашивала глаза в его тетрадь.

Пожалуй, он был демонстративно равнодушен. Учитель сказал:

– Не скучайте, Чутко. Тетрадь на стол – и свободны.

Плюмбум отдал учителю тетрадь. Тот раскрыл, посмотрел.

– Даже так? Оба варианта? Аплодирую.

– Тянем, тянем на медаль, стараемся, – сказал Плюмбум.

– Заметно. А общественные нагрузки?

– Ну, красный следопыт. Стенгазета. Два кружка. Умножаем знания.

– Поделились бы с соседкой. Она себе зрение испортит.

– Это свершившийся факт, – проворчал Плюмбум.

Девочка догнала его на улице. Он радости не выказал.

– Что, Орехова, что?

– У тебя новая нагрузка, я слышала.

– Это какая же?

– Будешь делиться со мною знаниями. А то я совсем окосею!

– Ладно, ладно.

Она взяла его под руку:

– Нагрузки для тебя святое. Бедный! Встречаться хочешь не хочешь лишний раз. Приходить меня подтягивать…

– Хорошо хоть, не натягивать.

– Ну-ну.

– Может, перестанешь наконец за мной шпионить? – пробурчал Плюмбум.

– Я не шпионю!

– А кто целый месяц по пятам, интересно?

– Ты от меня бегаешь, поэтому так кажется.

– А трубки кто бросает? – не мог успокоиться Плюмбум.

Он свернул в переулок, остановился.

– А сейчас? Соня!

– Что – сейчас? Нам просто пока по пути.

– Нет!

Плюмбум побежал от Сони по переулку, нырнул в подъезд, который, конечно, был проходным, потом выскочил на площадь и вдруг замер на переходе посреди проезжей части… У светофора, в нескольких от него метрах, дожидаясь сигнала, стоял среди других машин видавший виды зеленый “москвич”!

Плюмбум подошел, распахнул дверцу водителя.

– Я вам Ткача отдал, а вы из меня клоуна!

– С ума сошел, парень! – Лопатов пытался захлопнуть дверцу, но Плюмбум не отпускал, держал крепко.

– Не узнаёшь! Короткая память, – усмехнулся он.

– А, это ты.

– Кто же еще. Ваш человек в Гаване!

Сзади дружно сигналили, образовалась пробка, но Плюмбум всем телом навалился на дверцу. Он кричал сквозь гудки:

– Сделал дело – гуляй смело, что ли?

– Гуляй, гуляй! – прокричал Лопатов, теряя терпение.

– Ага! На все четыре стороны! – не унимался Плюмбум. Он все кричал, но слов уже было не разобрать среди сигналов. К перекрестку спешил милиционер.

Лопатов сделал знак – в машину, садись в машину!

Плюмбум сел, они поехали.

– Чего концерт устраиваешь? – пробурчал Лопатов.

– Болезненно реагирую на вашу неблагодарность.

– Что? Нам нервные не нужны.

– А какие нужны?

– Скромные! – произнес назидательно Лопатов. – Сделал на копейку и благодарность вымаливаешь. На всю площадь орешь.

– Делай и помалкивай, – сказал Плюмбум. – И обиду проглоти.

Лопатов продолжал ворчать:

– Ты видел, сколько нас было. Машина не резиновая.

– Так вы меня берете в ряды? Или еще надо выявить?

– Кого? Ты о чем? Кого выявить?

– Ну, может, еще нужны заслуги.

– Чего ты вдруг прилепился, я не пойму? – проговорил Лопатов. – Какая такая у тебя цель?

– Я бы сказал.

– Вот и скажи. “В ряды”, “в ряды”!..

Плюмбум потерял интерес к разговору.

– Чего говорить. Ты все равно не решаешь.

– А кто же решает? – удивился Лопатов. – Я второй человек в батальоне. Ну, третий!

Подъехали к стадиону. Плюмбум вылез вслед за водителем. Лопатов извлек из багажника спортивную сумку.

– Тренировка?

– Да, разомнемся, – сказал Лопатов. – Так кто ж решает, по-твоему? – повторил он свой вопрос. – Кто ж решает, если решаю я?

– Решает мозг, – сказал Плюмбум. – А ты исполнитель. Ты водитель-энтузиаст. И грубая сила по совместительству. Это комплимент!