– Ну что ты глупости говоришь! При чём тут «всё общество»!

– При том, что нас хотят с полицией выгнать! А живодёры устраивают убийства и пытки всякие, а их даже не ловят, – сказал Пашка. – Вон, они свободно на великах рассекают! Если я отравлю догхантера – меня посадят в колонию, а если он сто животных потравит – ему ничего! Никто и разбираться не будет! Ну и прославляли бы тогда живодёров в школьной программе! Нашли бы писателей соответствующих.

– Видишь ли, Паша, – вступил Болек. – Так вышло, что по документам живодёр – человек и гражданин. У гражданина по конституции есть право на жизнь и на защиту государством. А животные не граждане, и их права крайне зыбкие.

– А есть где-нибудь государство с другой конституцией? – оживился Пашка.

Саня, озадаченный до глубины души, молчал. Он никак не думал, что Пашка поставит вопрос в масштабах страны.

– Эмигрировать собрался? А язык хоть знаешь? – спросил Болек. – Паша, приют – это не вся твоя жизнь, только один её эпизод. Тебе надо постараться увидеть жизнь в целом. Чего ты хочешь, чем планируешь заниматься. Если, допустим, ты собираешься…

– Я не хочу в целом! – сказал Пашка, угрюмо глянув на чужого. – Я хочу, чтобы мои собаки дожили в своей семье и спокойно умерли!

– Можно найти законное место для приюта и переехать, – терпеливо продолжал Болек. – Здесь-то в покое тебя вряд ли оставят. Ну, или, если пугают хлопоты, есть идея попроще. Сделайте фотографии и тексты, переведём их и на нескольких языках запустим у меня на страницах. Усыновителям пообещаю книжку с автографом. Ваши псы в неделю по Европе разлетятся! Ещё драться за них будут!

– Я не клиент вам, чего вы лечите меня! – мутно глянув, буркнул Пашка.

– Паша! – возмутился было Саня, но Болек сделал упреждающий жест.

– Ага, и с утреца, когда тебя тут на вилы подымали, – тоже был не клиент! – тепло улыбнулся он.

– Да! Не клиент! Это вы клиенты! Вы все здесь лечитесь! Приходите сюда совесть свою лечить за собачий счёт! А я тут живу! Отвалите! – крикнул Пашка, и раненый Джерик заворчал, поддерживая хозяина.

– Будешь ждать, когда приедет машина с распоряжением и всех вывезет? А где тут любовь к животным?

Пашка исподлобья смотрел на врага.

– Я понимаю, тебе жалко вашего единства, семьи, – сочувственно проговорил Болек. – Но время приюта на данной территории вышло. Так случалось даже с целыми цивилизациями. Ты должен трезво решить, как минимизировать ущерб. Пристроить в вашем случае, похоже, единственный выход. Давай так: мы с Александром Сергеевичем… – И оборвал.

С искажённым лицом Пашка глянул чуть в сторону, мимо Болека, и прошептал тихо, но внятно:

– Отойди, сатана.

Это было сказано так ужасающе всерьёз, что Болек встал с места и, помедлив мгновение, вышел вон из домика.

Пашка упал головой на скомканную куртку и замер, отвернувшись к стене. Верный Джерик с перешибленной лапой тыкал мордой в ладонь хозяина, надеясь на отклик. Саня положил руку на Пашкину спину и почувствовал, как слабеет волна гнева. Нервная система подростка истощилась, он сдался.

– Александр Сергеич, закапайте там Норе в глаза, – попросил он уже совсем смирно.

– Да, Паш, – кивнул Саня, взял с полки лекарства, сдёрнул с гвоздя пару поводков и вышел во двор.

Оглядевшись, он сразу увидел Болека: тот стоял возле обнесённого сеткой вольера с домишками и разглядывал вывеску.

– Полцарства! – проговорил он, увидев Саню. – Так, значит, Пашка – коронованная особа? А это его народ? – кивнул он на столпившуюся за сеткой братию.

– Зря ты. Бесполезно с ним об этом, – расстроенно проговорил Саня и отпер калитку. Болек вошёл вместе с ним в самую гущу стаи. Саня едва успел схватить за ошейник Гурзуфа, возмущённого вторжением чужака.

Сборище нищих и калек произвело на гостя странное впечатление.

– А Пашка-то со своей русской литературой прав! – сказал он, задерживая взгляд на косматом Гурзуфе, глухо порыкивающем, вопреки запрету. – Похоже на Россию в миниатюре.

Саня, занятый глазными каплями для старой эрделихи Норы, отвлёкся и поглядел на стаю. Пугачёв-Гурзуф, метущая юбками Василиса-падучая, кроткая Марфуша, разночинец-интеллигент Филька. Пара бродяг Щён и Чуд. Безногий, но бравый солдат Тимка…

– Может, и так, – сказал он и, взяв самых послушных – Фильку и Василису, запер калитку. Собаки радостно потрусили впереди, вынюхивая весеннюю таль.

– Мальчик героический, сомнений нет, – перепрыгивая с кочки на кочку, говорил Болек. – Но все его отговорки – это отговорки, не более. Я серьёзно говорю: дайте мне фотографии зверюг и вкратце историю каждой псины – всё сделаем. Усыновителей пробьём на благонадёжность.

Саня покрутил шеей, как будто что-то мешало, и заговорил, на ходу подбирая слова:

– Вот ты прав, да. Но и нет. Я не знаю, как тебе объяснить. Ты понимаешь, здесь у нас было хорошо. И Пашка, он просто хотел защитить свою маленькую победу добра. Извини уж за лексику… А ты явился из другого мира и предлагаешь разобрать храм по камушкам. Пашка ведь не просто так ерепенится. Животные все, так или иначе, калеки. Будет очень трудно и им, и новым хозяевам…

– Но ты ведь не будешь возражать, что эту вашу «победу добра» сложа руки не защитишь? – сказал Болек. – Надо задать параметры и поискать подходящее решение!

– Нет… – качнул головой Саня. – Мне кажется, не нужно никакого решения.

Болек замедлил ход.

– Поясни!

– Ну, иногда его просто не нужно – потому что оно в любом случае будет проигрышным. Ты пойми, Полцарства – это не организация и не клуб по интересам. И это не приют в обычном смысле слова. Это любящее единение живых существ. Его нельзя будет повторить, раскидав фигуры по свету, или иным каким-то образом. Приют живой, и если Пашка согласится уничтожить его, пусть даже это и очень разумно со всех сторон, – это будет… ну, это будет гибель.

– Саня, ты меня поражаешь! Честное слово, ты ещё тот псих, похлеще меня! Может, это в генах?

– Нет-нет, это можно понять! – быстро возразил Саня. – Я это тоже сначала не понимал, а потом понял. Если Пашка приют не предаст, то он сохранится где-то в памяти мира, в вечности, ну, как сохранились великие произведения искусства и великие подвиги. Сейчас я тебе приведу пример – и ты поймёшь! Вот почему праведники, когда у них требовали всего лишь отречься от веры, шли на смерть, но не отрекались? Ведь всяко разумнее было бы сохранить жизнь, а дальше действовать во благо своей же веры? Но ведь нет. Ведь нет… – сказал он, качая головой.

– Саня, ты говоришь о религиозных фанатиках! – возразил Болек.

– Не всегда! – перебил Саня. – Бывают ситуации, когда и я, и ты, и все мы чувствуем, что разумный поступок не есть правильный поступок! Это сверхрационально, может быть. Это надо постигать не умом, а какой-то вспышкой правды. Но это так! Именно поэтому Пашка прав в своём упрямстве.