Саня подошёл и сел возле Тани на лавочку. Она сразу же ткнулась головой ему в плечо. От её волос и ветровки пахло военно-полевой смесью ветеринарного пункта, спиртом, землёй и ранами. А возможно, это просто был запах корма, пропитавший рабочую форму.

Два призрака у качелей – Курт и Ася плюс Наташка с Пашкой на ступеньке – молча наблюдали за старшими.

– Таня, терпи, не деморализуй народ, – шепнул Саня. – Через полчасика позвоним твоей Людмиле и всё решим.

– Ох! Да вот она! – крикнула Наташка.

Элегантная дама из администрации парка, с макияжем и укладкой, приличествующей теледебатам, пробиралась по лесным сумеркам к шахматному павильону. Её высокие сапоги были доверху обёрнуты в полиэтиленовую плёнку – дама боялась яда.

– Здравствуйте, господа! Собак вам придётся вывезти сегодня же! – начала она с места в карьер. – Забирайте сами, или вызываем отлов и постараемся получить места в муниципальном приюте. И ключик мне от павильона будьте добры! Ваше заведение, Татьяна Фёдоровна, пока не трогают. Я им объяснила, что ветпункт и собачье логово – это разные вещи. Но это пока – на первый раз. А теперь у меня лично к вам информация, уважаемый защитник бездомных! – спокойно и строго обратилась Людмила к Пашке.

Тот поднялся и флегматично прислонился к стене павильона. Сырое дерево слилось с волосами, и сам он словно бы растворился в наступивших сумерках. Собаки за дверью скулили и нетерпеливо взлаивали.

– Вы, уважаемый Павел, своими противоправными действиями спровоцировали других нарушителей отравить весь лес. Вы видели листовки? Они протестуют именно против бродячих животных в парке. Против вашего рассадника опасности и болезней.

– Они стерилизованные и привитые, со всеми справками, – глядя в сторону, бросил Пашка.

– Ну, справки, молодой человек, допустим, вам тётя пишет!

– Мы всё равно здесь останемся, – вскинув на начальницу угрюмый взгляд, сказал Пашка.

– Ну и наглый! – ахнула Людмила. – А я-то с ним по-хорошему! В общем, Таня, извини, я вызываю службу, и, будьте добры, без эксцессов! Два года у вас было, чтобы всех пристроить, – а вы новых только копите!

– Кого пристроить? Мышь со сломанным позвоночником? – прошипел Пашка. – Или Василису с эпилепсией? Или Джерика тринадцатилетнего, у которого лапы не гнутся? Наташка вон два года уже фотки постит! Я бы всех взял, но вы это деду моему скажите, с астмой!

Людмила больше не спорила с ним. Грациозно перепрыгивая топкие места, она пробиралась по тропинке в сторону аллеи.

Саня поглядел на Пашку – тот пошёл к загончику, осматривая снег по сторонам. Перевёл взгляд на Татьяну, нахохлившуюся и какую-то красную, словно её отшлепали по щекам, и, вдруг сорвавшись, догнал Людмилу.

Если Бог не подарил бы Сане сердечную простоту тона и сочувствие ко всякому встречному, вряд ли Людмила стала бы с ним разговаривать. Но был, был у него этот дар, и Людмиле пришлось замедлить шаг и с видом важным, слегка надменным прислушаться к его торопливым речам.

– Людмила Ивановна! Вы правы! – заговорил он, стараясь шагать в ногу с начальницей. – Согласен во всём! Но вы всё-таки послушайте. Мальчик толком без отца, без матери растёт и вот поставлен на такое дело – собаки! Да, это всё не по правилам, это даже глупо, я понимаю. Но ведь что он делает, Пашка? Вы посмотрите непредвзято! Собирает отказных животных, вылечивает их, насколько возможно, и адаптирует к жизни с людьми – если бы только нашлись эти люди! – объяснял он, торопясь и волнуясь, но всё-таки чувствуя, что голос сердца пробивается через волнение и внятен Людмиле. – И мы с вами его с этой дороги сейчас развернём. Мы скажем ему – Паша, это никому не надо. Отдай собак туда, где им будет намного хуже, и навещай в часы свиданий. А ещё лучше – займись компьютерными играми, как девяносто девять процентов твоих сверстников. Ведь вы понимаете – это очень тяжело, почти невозможно, грамотно организовать приют, раздобыть место. Да ещё мальчику, школьнику! Вы вглядитесь! Пашка – редчайшее явление в нашем мире! Давайте заступимся за него! И он тогда тоже очень за многих сможет заступиться, не только за животных. Может быть, и для нас с вами однажды…

– О! Да вы оратор! – перебила Людмила, внезапно остановившись и с любопытством глядя на умолкшего Саню. – Но этим меня не проймёшь! Я на службе! – И, вскинув красивую голову, продолжила путь.

Саня почувствовал, как холодеет спина.

– А чем вас проймёшь? – сказал он вслед.

Людмила обернулась и сощурила глаза.

– Я же вас помню, как вы за родственника своего переживали! – воскликнул Саня, догоняя её. – Нормальное в вас было тогда человеческое чувство!

На этих словах изящные брови Людмилы взмыли вверх. С выражением удивления и благоволения она смотрела на внезапно узнанного героя.

– Ох! А я всё думаю – знакомое лицо! Как же я вас не признала? Напомните имя-отчество!

Лет десять назад, когда Саня был совсем ещё молодым врачом, Людмила привела к нему своего престарелого родственника, и очень они сошлись – дед и Александр Сергеевич. Доктор отослал его в кардиологический центр, но старик всё равно записывался к нему время от времени – для ободряющей беседы. Когда деда увозили на «скорой» – как оказалось, в последний путь, он наказывал внучке позвонить доктору Спасёнову, передать поклон и узнать, что пропить от бессонницы…

К шахматному домику возвращались в согласии, едва ли не под руку.

– Договорились! Из уважения к вам я закрою глаза, насколько возможно, – сказала Людмила. – Даю вам пару недель – это всё, что в моих силах. Вы тоже поймите, я ведь не могу из-за вас должностью рисковать! Вместо спортплощадки – логово! Это же я буду крайняя! Нет, сумасшедшая я, честное слово! – заключила она и, споткнувшись на кочке, вцепилась в Санин локоть. – Всё! В вашу слякоть больше не полезу!

Саня остановился и сумбурно, может быть, излишне горячо поблагодарил чиновницу.

– Вы не забывайте, заходите в гости! – сказала Людмила. – Прямо к нам в дирекцию. Мы с вами чаю попьём, вспомним деда моего! А если к вечеру, так можно и коньячку! – И, улыбнувшись, потрепала Саню по плечу.

– Ребят, в общем так… – вернувшись во дворик, начал было Саня и умолк. Пока он отсутствовал, произошла перемена: в лесных сумерках возникла ещё одна фигура. Она таилась в тени орешника и была двухглавой. Подхватив на руки дочь, на кочке прошлогодней травы, как на льдине, на последней тающей тверди, отделяющей их от гибели, застыла Маруся. Судя по выражению лица, ей было страшно дышать.

У Сани обрушилось сердце. Он сильно вздохнул, набираясь мужества, и пошёл навстречу жене.

– Марусь, ну зачем вы пришли! Я уже вот собирался идти. Видишь, поговорили с Людмилой Ивановной из администрации. Разрешила пока сохранить приют. Представляешь, я, оказывается, деда её лечил – она меня узнала! Помню его, такой человек энергичный, учитель труда, общественник. Инсульт, но уже за восемьдесят было… – быстро и безнадёжно говорил Саня. – Я сейчас ребятам расскажу в двух словах, и всё. Это недолго!