«Темнит, темнит Кирилл Маркович наверняка. Что-то здесь, ясно, не так, или же просто лишними фактами протоколы не желает засорять. А вот найду я этот сейф, найду, — скрежетал зубами ординатор. — Посмеет ли в лицо мне заявлять потом, что я неженка. Эх, чиновничья дурь, бумажки да собственная шкура дороже истины. А я-то ему верил, с камнем на сердце в Петербург вернулся. Оклеветал Ульянушку, подлая ищейка, а быть может, и сам утопил, чтоб следы все замести и удобней протокол составить. Только ведь об одном помышлял, о протоколах своих и чтоб из Департамента не тревожили. А как было дело, ведь никто не знает. Может, и Саввич не знает. Может, ополоумели эти двое — певичка со своим французиком — и принудили бедную девушку в своих черных делах пособлять, угрожали, наверное, вот она и уступила. Негоже все так оставлять, надо поднять со дна озера алмазы, дело возобновят, и тогда уже не Делину — клеветнику и обманщику — его расследовать. В Петербурге решат, кто дознание вести будет».

— Эй, Фомка, а ты рыбачить любишь? — Иван Несторович оживился.

— Кто ж не любит.

— А на озере рыба есть? Оно, поди, глубокое?

— Не-ет, совсем неглубокое — чуть больше сажени. А из рыбы только мелочь — карась да гольяны.

— Тогда у тебя должна заваляться сеть.

— Должна, вашество.

— Хм, а дно какое?

— Да ил обыкновенный, вашество.

— Замечательно. Тогда мне понадобятся большие крюки. А еще веревка и шест, который до дна бы доставал. Мы будем исследовательские работы с тобой проводить, геологические изыскания.

Вернулся Иноземцев к охотничьему домику и, наказав Фоме тотчас же снести все вышеперечисленное к пристани, отправился исследовать берег. Но едва он десяток шагов сделал, слуга тотчас его нагнал.

— Вы туда не ходите, вашество, там топи, вмиг утянут, никто не спасет, особые дорожки знать надо. Мы лучше на лодке вдоль берега пройдем, тогда все и рассмотрите.

Пришлось Иноземцеву дожидаться на пристани. Прислонился к ветхим перильцам и замер, глядя на ртутно-изумрудный перелив озерца. А зачем было Ульянушке через топи и лес бежать? Что там за лесом? Дороги не видно, ни лугов, ни пашен, бурелом да сплошная пелена непролазных чащ. И это с нелегкой ношей, без повозки, без лошади. Кто-то ей помогал…

— Генерал-то и помогал! — осенило ординатора. — Она знала, что луноверин его не убьет, а лишь на время оглушит. Не хотела Ульянка дядьку убивать, ну не хотела ведь! Когда он, едва избавившись от паралича, стал проваливаться вдруг в беспамятство, она бросилась к нему, шепнув, что будет ожидать в черном ходу, который обнаружился в башне. А потом своим сумасбродным, феерическим чистосердечным раскаянием лишь время оттягивала, чтобы тот успел бежать. Следом бежала сама. Что-то у них пошло не так — сейф оказывается в озере, барышня тонет, а генерал во хмелю бредет до богадельни… Там его и растерзали лесные звери. Или Герочка; она-то как раз в лес и «убёгла», по словам Саввича. Абсурд получается, черт-те что, — замотал головой Иноземцев. — Эти две гиены никак не вписываются ни в какую приличную версию. Откуда две? А нет, верно! Одна гиена — генерал. Другая — Герочка.

— Вы с кем, вашество, говорите? — раздалось подле уха. Со страху и неожиданности Иноземцев чуть в воду не полетел. Подле стоял Фома, а у ног в снегу и шест уже лежал готовый, длиннющий, в две сажени, как то и требовалось, небольшой невод, самодельные крюки, сплошь корявые, но большие, точно только что накрученные из стальных прутьев. А что, Фомка может — такие ручищи!

Иноземцев взял один, взвесил на ладони, прикидывая, хорошо ли войдет в дно. Положим, в илистое войдет.

— Что, прямо сейчас проводить… эти… изыскивания будем? Вот так, с дороги? — попробовал слуга намекнуть аккуратно, что неплохо было бы отложить поиски до завтра.

— А чего тянуть? Полдня впереди, — ответил решительно настроенный Иноземцев.

Сели в лодку, Фомка шестом оттолкнулся, отчалили.

— Значит, дело простое, — начал доктор, строго сведя брови, — прикрепляем крюки к сети, а сети бросаем в воду. Лодка плывет, крюки бороздят ил, а сеть цепляет все лежащие на дне предметы. Ежели что тяжелое попадется, веревки могут не выдержать, тогда ты всаживаешь шест в дно, со всех своих недюжинных сил, а то нас как бы не перевернуло. Все понял?

— Все.

— А теперь перебирайся на нос и простукивай дно, может, на что наткнешься. Одновременно отталкиваешься и дно простукиваешь.

— Понял я, понял, — недовольно пробурчал великан. — Чай, не первый раз со дна вещи достаю.

Лодка медленно скользила по изумрудно-голубой глади. Иван Несторович глянул вниз — все дно оказывается как на ладони, вода прозрачная, будто стекло, и сквозь нее каждый водоросль виден, каждый камешек. Странно, что он не заметил этого прежде. На удивленное его восклицание Фома с улыбкой пояснил:

— Это оттого, что из-под озера источник бьет. Оно в зимнюю стужу не промерзает, а летом холодное, красивое и чистое. Даже цветет редко, только к августу.

Во все глаза Иван Несторович смотрел за борт, в надежде разглядеть хоть краешек заветного сейфа, хоть что-нибудь его напоминающее. Но все тщетно — доплыли до камышовых зарослей, так ничего и не высмотрев и не выловив. Сеть тоже, кроме водорослей, ничего не зачерпнула. Развернулись, поплыли обратно, но траекторию выбрали, отступив от прежней на аршин-два. Сеть вновь по дну пустили, Фома сосредоточенно простукивал шестом. Он пыхтел, прилагая невероятные усилия, даже епанчу свою скинул, несмотря на морозец.

Иноземцев же уселся на скамеечку, съежился, спрятав руки в карманы. От бездействия начал зябнуть, в мысли закралось уныние. Прошло уже три месяца со смерти Ульянушки, а сейф тяжелый — не найдут под толстым слоем ила. Напрасно он все это затеял. Завтра кто-нибудь доложит проклятому Делину, что сумасшедший доктор озеро зондирует, тот явится и попросит вон из уезда.

Когда до ключа добрались, Фомка остановился.

— Все, барин, не могу больше. Передохнуть бы.

И шест свой в дно вогнал поглубже, чтобы ненароком не опрокинуть его в воду — где еще такой достанешь, этот с трудом раздобыть сумел. Сел напротив Иноземцева, вздыхая и охая. Доктор повел взглядом по верхушкам темного леса. И отчего вдруг Ульяне вздумалось через такую чащу бежать? Страшно ведь, поди.

— Где Ульяну Владимировну нашли?

— Вон там — видите бурьян камышовый, непролазный. Детишки думали, что русалка, на лодке доплыли, глядь, а это — мертвая барышня.

Иван Несторович вздохнул. Сердце сжалось.

— А за лесом что? — спросил он, стиснув зубы, чтоб ненароком слезу не обронить.

— Басурманские территории, — отвечал Фомка, отдыхиваясь и утирая мокрое лицо. — На лихих жеребцах тамошние обитатели скачут, кривыми саблями машут, Соловья-разбойника потомки. Лес этот — граница государства нашего батюшки-императора.

— Басурманские? — удивленно воззрился Иноземцев. — И что понадобилось Ульяне на басурманских территориях? С кладом…