Оливия поворачивается лицом ко мне, берет меня за руку, ее голос понижается:

– Николас, я тут подумала…

– Идемте, голубки. Мы опаздываем, – фыркает Генри, также выряженный в форму. – У вас будет время обслюнявить друг друга позже.

Я наклоняюсь и целую Оливию в щеку.

– Ты сможешь закончить свое предложение сегодня вечером.

* * *

Мы собираемся в вестибюле бального зала, куда звуки вечеринки, болтовни, музыки и звона бокалов просачиваются, как дым под дверью. Мой кузен Маркус вместе со своим выводком уже здесь. После коротких приветствий они держатся от меня подальше, и я делаю то же самое. Также я избегаю любых закусок, с которыми они стояли рядом… на всякий случай.

Мой секретарь Бриджит хлопает в ладоши, хихикает и волнуется, как глава социального комитета в школе.

– Еще раз, на всякий случай: королева будет объявлена первой, за ней принц Николас, после – принц Генри, который сопроводит мисс Хэммонд в зал. – Она поворачивается к моему брату. – Все будут стоять, поэтому вы отведете мисс Хэммонд к отмеченному месту у стены, а затем вернетесь к своему брату, проходя мимо гостей. Все поняли, да?

Из-за двери ревут трубы, отчего Бриджит чуть ли не выпрыгивает из кожи.

– Ох, это сигнал. Пожалуйста, господа и дамы, по местам, пожалуйста! – Она останавливается рядом с Оливией, сжимает ее руку и взвизгивает: – Это так захватывающе!

После этого она уходит, и Оливия смеется:

– Она мне действительно нравится.

Затем она встает рядом с моим братом. Мы обсудили заранее, что ее будет сопровождать Генри из-за престолонаследия, традиций и прочего… но сейчас все это кажется таким бессмысленным.

Глупым.

Я поворачиваюсь обратно и легко похлопываю брата по плечу.

– Эй.

– Да?

– Поменяемся?

– Чем? – спрашивает Генри.

Я двигаю пальцем.

– Нашими местами.

Он переводит взгляд на спину нашей бабушки.

– Ты должен следовать за бабушкой. Как первый претендент на престол.

Я пожимаю плечами.

– Она не будет смотреть назад и не узнает об этом до тех пор, пока ты не встанешь рядом с ней, так что ей придется с этим смириться. Ты сможешь справиться с приветствием гостей, я верю в тебя.

– Это противоречит протоколу, – насмехается Генри, потому что я уже знаю, что он скажет «да».

Я снова пожимаю плечами.

– Да и хрен с ним.

Он усмехается и смотрит на меня с гордостью.

– Ты превратила моего брата в бунтаря, Олив. – Он пожимает ее руку. – Хорошая работа.

И меняется со мной местами.

– Так-то лучше, – вздыхаю я. Потому что держать Оливию за руку кажется самым правильным.

* * *

Бал идет полным ходом. Окружающие развлекаются, музыка менее нудная, чем в прошлые годы, потому как оркестр миксует популярную музыку с классикой. Люди танцуют, едят, смеются, а я стою по другую сторону зала в одиночестве (что редкость) и наблюдаю.

Наблюдаю за ней.

Такое странное ощущение – комок радости в груди, который появляется всякий раз, когда я смотрю на Оливию. Я чувствую гордость, когда она двигается по залу с уверенностью, общаясь с женами послов, лидерами и разными королевскими особами. Она делает это так, будто занималась этим всю жизнь… будто была рождена для этого. А затем наступает неизбежный приступ агонии, когда я вспоминаю, что она уйдет. Что всего через несколько дней она уедет, оставив меня навечно.

– С тобой все в порядке, Ники? – спрашивает Генри с тихой заботой. Я не видел, как он приблизился, и не знаю, как долго стоял рядом со мной.

– Нет, Генри, – говорю я голосом, который совсем не похож на мой. – Не думаю.

Он кивает, сжимает мою руку и похлопывает по спине в попытке меня поддержать, придать сил. Это все, что он может, потому что, как я ему и сказал несколько месяцев назад… мы те, кто мы есть.

Я отталкиваюсь от стены и подхожу к дирижеру оркестра. Мы говорим несколько секунд, склонившись друг к другу. Придя к соглашению, я направляюсь в сторону Оливии. Достигаю ее, когда первые вступительные аккорды разносятся по залу.

Протягиваю свою руку.

– Могу я пригласить вас на этот танец, мисс Хэммонд?

Сомнение появляется на ее лице… а затем обожание. Это песня с выпускного вечера, которую она упомянула как любимую, но никогда не танцевала под нее, – «Everything I Do».

– Ты помнишь.

– Я помню все.

Оливия берет меня за руку, и я веду ее на танцпол. Мы привлекаем внимание всего зала. Даже танцующие пары останавливаются и поворачиваются в нашу сторону.

Когда я обнимаю Оливию, она нервно шепчет:

– Все смотрят на нас.

Люди смотрели на меня всю мою жизнь. Я нехотя это терпел.

Но не сейчас.

– Хорошо.

* * *

Ранним утром, перед рассветом, я двигаюсь внутри Оливии, на ней; одно дыхание на двоих и чистое удовольствие, которое проходит через нас с каждым размеренным движением моих бедер. Мы занимаемся любовью в прямом смысле этого слова.

Наши мысли, тела, души не принадлежат нам. Они кружатся и смешиваются, становясь чем-то новым и идеальным. Общим. Я держу ее лицо, пока целую: наши языки сплетаются, а сердца стучат в унисон. Искры бегут вниз по моему позвоночнику, покалывая электричеством, намекая на зарождающийся разрушительный оргазм. Но еще нет… я не готов, чтобы это закончилось.

Мои бедра замедляются, и я еще глубже вхожу в Оливию.

Я чувствую ее руку на своем подбородке и открываю глаза. Кулон все еще на ней, он блестит в лунном свете, но не так ярко, как ее глаза.

– Спроси меня еще раз, Николас.

Шепот надежды. Священной, волнующей надежды.

– Останешься?

– На сколько? – мягко улыбается она.

Мой голос приглушен, в нем слышится мольба:

– Навсегда.

Оливия смотрит мне в глаза, и ее улыбка растягивается еще шире.

– Да, – кивает она.

Оливия

Николас немного не в себе на следующее утро. Мы оба не в себе. Целуемся и смеемся, не можем оторвать руки друг от друга. Потому что это новый день. Я никогда не понимала это выражение раньше. Ну разве не каждый день – «новый»? Но сейчас я поняла разницу. Просто наше будущее, не важно, какое это будущее, начинается сегодня.

И мы с Николасом войдем в него вместе.