Огонь от свечи подрагивал. В сумраке кучи обуви казались черными и большими, будто уходили вглубь стен, растворялись там в темноте. Бескрайние черные сопки, мимо которых я шел к столу, на котором уже просматривался станок, мотки ниток, стопки кожаных обрезков. И даже потолок, едва освещенный, казался высоким ночным небом, на котором не было ни одной звезды.

Пахло кожей и гуталином.

– Я давно тебя жду, только не думал, что ты придешь так рано, – приятным, распевным голосом обратился ко мне незнакомец.

Такими же словами меня приветствовала и старуха на входе в землянку.

– Вы и есть Мурдвин? – спросил я и подошел к столу вплотную.

Перед станком горела толстая свеча. Рядом с ней рыхлой кучкой лежали огарки.

Незнакомец был одет в черную потрепанную одежду. Весь заросший густыми рыжими волосами, перемазанный гуталином, он чуть улыбался. Его пальцы были перевязаны серыми ленточками. В одной руке он держал молоток с заостренным бойком, в другой зажимал кожаный наладонник.

– Мне не сказали, что вы сапожник.

Сзади послышался приглушенный голос Громбакха, но Миалинта тут же шикнула на него.

– Что ты мне шикаешь? – возмутился охотник. – Хангол уже умом тронулся от твоих прогулок, а ты…

– Ты все испортишь! Помолчи. Просто помолчи. И подожди.

В голосе Миалинты угадывалось сильное волнение. Я не понимал, что именно ее тревожит.

– Я знал, что ты придешь. Меня предупредили. – Мурдвин отложил молоток. Принялся строчить. Изредка поднимал взгляд от станка и смотрел на меня. В его зрачках угадывались оттенки красного.

– Предупредили? – удивился я. – Кто?

– Тот, кто встретит тебя в темнице.

– О чем вы? Какая темница?

Перекинув шпульку, Мурдвин вздохнул:

– Все уже началось. Как ты и хотел. И мальчик уже там, где ты его оставил. Знаю, что уже не встречу тебя. – Мурдвин тихо, беззвучно рассмеялся. Снял со станка подошву. Стал проводить по ней скребком, а кожаную стружку тщательно сдувал на пол. – Жаль. А мне очень интересно, как это произойдет. Я бы много отдал, чтобы увидеть. Только ведь мне и отдать-то нечего. Разве что это? – Старик показал подошву и опять усмехнулся.

«Жаль, что я не увижу, чем все закончится. А мне очень интересно», – вспомнились слова двойника Миалинты.

Мурдвин был явно безумен. Возможно, перепутал меня с кем-то. В том, что он говорил, не было никакого смысла. Я обернулся. Посмотрел на дочь наместника, надеясь, что она подскажет, о чем говорить со стариком. Увидел взгляды тех, кто стоял у входа, и почувствовал, как по спине опускается холодный воздух. Миалинта, Громбакх и Сит смотрели на меня не то с удивлением, не то со страхом. Будто настоящим сумасшедшим здесь был именно я. Не понимая, что именно так их потрясло, решил не отступать. Было бы глупо сейчас развернуться и уйти.

Я опять повернулся к Мурдвину и спросил напрямую:

– Ты что-то знаешь о тумане?

– Я его чувствую. – Старик довольно кивнул. – Чувствую.

– Откуда он пришел?

– Отовсюду.

– Что будет с нами, если мы отправимся в низину, если пойдем дальше через мглу?

– Густой туман никуда не ведет. Теперь все стало туманом. Идти можно только в его глубь.

– Мы уже глубоко?

– Вы даже не сделали первого шага.

– А если сделаем?

– Этот путь не для тебя.

– Почему?

– Ты сам так захотел.

Я поморщился. Мне не нравились эти игры. Если старик и знал нечто важное, то говорил так путано, что вынести из этого хоть какую-то пользу было трудно.

– И что там, в глубине тумана?

– Начало и конец жизни. – Мурдвин старательно обтер подошву серой ветошью, закрепил на верстаке и принялся стамеской вырезать по краю узкую дорожку.

– Предположим…

Я старался придумать как можно более точный вопрос в надежде услышать что-то вразумительное.

– Туман пришел из-за лигура?

– Нет. Туман привлекло страдание осветленных.

– Осветленных?

– В них живет последняя надежда новой жизни.

Я догадался, что Мурдвин говорит о фаитах.

– Когда осветленных лишают свободы, они выдыхают страдание. И оно привлекает туман. Чем больше страдания, тем сильнее туман. Он окутывает все забвением.

В этом была хоть какая-то логика. Сразу вспомнилось, как двойники Оэдны и Миалинты выдыхали пар в минуты страха.

– Фаиты… Осветленные появились из-за лигура?

– Он дал им свободу, – кивнул Мурдвин.

– Откуда ты это знаешь?

– Я его чувствую.

– Ты чувствуешь лигур, из-за которого пришли осветленные?

– Я стал его частью.

– И ты знаешь, где он?

– Рядом.

– Рядом?

– Когда-то он был в моих руках.

– Где ты его взял?

Мурдвин исчез. Вместе со станком. Вместе с обувью. В одно короткое мгновение. Передо мной – пустой земляной угол. Ни следа. Ничего. Я похолодел. Боялся пошевелиться.

Оглянулся. Сзади тоже никого. Миалинта, Громбакх и Сит пропали. Вместо двери – стена. Я оказался в замкнутой яме без выхода. Здесь не было ни светильника, ни свечи, но их свет остался. Одиночество затаенного полумрака. Погребен под толщей земли. Живым брошен в могилу.

Я опустил взгляд. Вздрогнул. Прежде браслет скрывал только запястье, а теперь… теперь вся кисть была из желтого металла, похожего на потемневшее золото, с черными прожилками узоров. Вместо суставов матово поблескивали шарики черного стекла, совсем как то, что мы видели на пути к Подземелью. Полоска такого же стекла обхватывала запястье – тонкая линия, отделяющая кисть и предплечье.

Я вытянул руку перед собой, не решаясь пошевелить пальцами. Боялся, что они не откликнутся. Боялся, что все тело станет таким – металлическим, обратив меня в статую.

– Ты в порядке? – издалека донесся голос охотника.

Я моргнул, и все стало прежним. Пелена забвения исчезла так же быстро, как появилась.

Громбакх явно хотел подойти ко мне, но Миалинта его удерживала. Сит, едва удерживая в дрожащих руках светильник, вжался в земляную стену.

– Не надо, – умоляла дочь наместника.

– В порядке, – прошептал я и повернулся к старику.

Мурдвин, как и прежде, сидел за станком. Будто ничего и не произошло. Быть может, мне и в самом деле это привиделось?