– Гром, – на бегу проговорил я.

– Чего?

– Вы с Теном и Теором можете остаться здесь.

– Чего?!

– Не думаю, что еще будет шанс сюда спуститься. Скоро тут все перекроют. Кузни станут спасением избранных. Вы могли бы спрятаться где-нибудь в тоннеле. Или вообще вернуться в Подземелье.

– И что потом?

– Как что… жить. Если город зальют огненным свиром…

– Послушай, хангол, – не замедляя бег, процедил охотник, – не знаю, как там принято в курятнике, из которого ты вылез, а в наших Землях забраться в уютную могилку и стухнуть в ней задолго до смерти – не вариант. Никогда. Ни при каких условиях. Ты меня понял?

– Да я только…

– Вот и все. Я прав? – Громбакх бросил Тенуину.

Следопыт бежал впереди, возле Миалинты и Теора, и вопроса не услышал.

– Он считает, что я прав! – подытожил охотник.

Мы спешно поднимались по лестнице, а Громбакх, отдуваясь, все возмущался:

– Нет, ты правда подумал, что я соглашусь остаться в окружении каких-то знатных куриц с их канделябрами? Что я готов любоваться, как они возносят свои пышные зады на хрустальные ночные горшки?!

– Гром, забудь.

– Ха, забудь!

Мы пробежали первый, укрепленный резными колоннами пролет, но Громбакх не успокаивался:

– Я не знаю, чем мы поможем. Собственно, наверху от нас уже нет толка. Но сидеть тут! Пока рабочие кукуют, оттащить пару бочек с хмелем, подтибрить мешок, другой крупы, сгрузить все это в тягу и пустить ее до Подземелья? Ты думаешь, я так поступлю? Сниму там самую роскошную яму, подружусь с местными червями и стану пировать, пока тут хлещет огонь?

Я не отвечал. Просто бежал вверх по ступеням. Возможно, охотник вновь заговорил бы о моем предложении спрятаться внизу, но в коридоре, ведущем на первый горизонт, нас уже ждали.

Городская стража. Гвардейцы. При полном вооружении, с закрытыми плечами. Тускло отблескивали зазубренные наконечники арбалетных стрел, а по обнаженным мечам пробегали блики от настенных светильников. Первый ряд – прицельный. Стоит, опустившись на одно колено. Второй – боевой. Загорожен щитами, ощерен холодной сталью клинков. Третий – вспомогательный. Стоит в строевой стойке. Ждет указаний. Впереди – рингат отряда. Меч в ножнах. В левой руке – кожаный шлем с металлическими нащечниками. Правая рука лежит на гарде.

Когда мы остановились, сзади по коридору, от лестницы, донеслись тяжелые шаги и голоса. Нас окружили.

– Не стоит, – сухо кинул рингат, заметив, как Громбакх снимает со спины топор.

– Что это значит? – надменно спросила Миалинта и вновь удивила меня переменой тона, осанки, взгляда.

Только что она была разъяренной волчицей, опрометью бежавшей к лестнице, готовой рвать, грызть, убивать. Теперь ее движения приобрели чопорную плавность. И я не знал, какой Миалинта была на самом деле: улыбчивой и светлой, как на званом обеде, устремленной и беспощадной, как в тумане, беспокойной и печальной, как в Подземелье, или властной, как сейчас.

– Мне очень жаль, ваша светлость, но я действую по распоряжению наместника.

Слова рингата были почтительными, но в его неизменно сухом голосе читалось пренебрежение. Даже в том, как он назвал Тирхствина – наместником, а не отцом Миалинты, – звучала непоколебимая уверенность в своих действиях.

– Ваши спутники, – рингат взглядом указал в нашу сторону, – оказались преступниками и должны быть незамедлительно доставлены в тюремный глот.

– Надо было послушать хангола, – усмехнулся Громбакх. – Хватать бочки и катить отсюда во всю прыть.

– Что они сделали? – спросила Миалинта.

Рингат, склонив голову, протянул ей депешу.

– Говори! – Дочь наместника коротким жестом отмахнулась от депеши.

Рингат, стиснув зубы, улыбнулся. Я вспомнил, что видел его прежде. В ратуше, в первый же день моего приезда в Багульдин. Он был одним из людей Зельгарда. Узкие скулы, острый подбородок и бордовый шрам на верхней губе. «Меч моих людей всегда готов», – вспомнились слова коменданта.

– Ваши спутники прятались в заброшенном хозяйнике Южного квартала. На Малой торговой площади. В тумане. И там же укрывали беглых фаитов. Много фаитов.

– Утырки, – процедил Громбакх.

– Вот мы и приехали. – Теор положил руку на кнутовище.

– Ваша светлость может не беспокоиться, – продолжал рингат. – Все фаиты схвачены. Завтра вечером на Ярмарочной площади, в Городке беженцев, состоится публичная казнь.

– С каких пор в Багульдине проводят публичные казни?

– С недавних.

– Почему их сразу не убили? – Голос Миалинты дрогнул. К надменности примешалось явное беспокойство.

Рингат заметил это и улыбнулся еще шире:

– Распоряжение коменданта. Сейчас проводятся массовые обыски по всему городу. Мы надеемся отыскать и других беглецов.

– Мы?

– Комендант. И наместник. Есть надежда, что туман отступит, если разом убить всю мерзость, которая, как мы теперь знаем, пряталась по темным щелям. И не без помощи таких людей, как ваши спутники.

– Безумие! – разом выдохнули Громбакх и Теор.

Один лишь Тенуин все это время оставался спокоен – неподвижно стоял возле стены.

– Вы не отпугнете туман, а поможете ему окончательно захватить город! – не выдержал я.

Рингат даже не посмотрел на меня.

Настороженные взгляды стражников и гвардейцев, готовых в любое мгновение встать на защиту своего рингата. Заслон из двух рядов за нашими спинами.

– Вы спрячетесь тут, под землей, но это вас не спасет. – Я с горькой усмешкой качнул головой.

– Нет. – Миалинта посмотрела на меня. – Не надо.

– Но…

– Я сама. У нас еще есть шанс. Только прошу, не сопротивляйтесь. Вас не тронут. Я переговорю с отцом.

– Не смею вас задерживать. – По жесту рингата стражники расступились, открыв проход. – И сожалею, что не смогли предупредить вас раньше. Вы так быстро покинули резиденцию.

Миалинта виновато посмотрела на меня. Стало ясно, что именно она невольно выдала положение «Хозяйника Анаэллы». За ней и Теором проследили. Рингату наши взгляды доставили особенное удовольствие.

– А вас прошу сложить оружие на пол.

Теор, Громбакх и я повиновались. Чуть позже к нам присоединился Тенуин.

Тюремный глот располагался в каземате, под восточным крылом ратуши, так что далеко идти не пришлось. Сопротивления мы не оказывали, понимали, что в таком положении, под конвоем гвардейцев и стражников, делать это бессмысленно.