– До завтра?..

– С Мираклом я поговорю один. Если он захочет тебя видеть, я тебя позову, но не думаю, что до этого дойдёт. Наши планы зависят от его решения, но о них вполне можно поговорить с утра. Твоя любимая игрушка починена. – Он помолчал. Отвернувшись, негромко закончил: – Полагаю, других причин проводить вечера в моём обществе у тебя нет.

А ведь правда, поняла Ева, провожая глазами его спину, царапнувшую взгляд своей сутулостью. Дерозе цел. Значит, ежевечерние встречи в гостиной окончены и теперь встречаться где-то помимо этого зала им незачем.

Мысль была неожиданной, несущей с собой смятение и растерянность. Из-за этого Ева даже разозлиться на Герберта не смогла – за то, что её снова отстраняют от участия в их общем деле.

Вернувшись в комнату, девушка достала Дерозе (перерыв между тренировкой с Гербертом и уроком у Эльена она решила скоротать за музыкой). На краю кровати с виолончелью сидеть было не слишком удобно, но куда неудобнее оказалось ощущение неправильности происходящего.

Встреча на тренировке, урок – и всё. А дальше – разбежались по разным углам и занялись своими делами. И венценосный сноб снова будет сидеть один, и этим вечером компанию ему составят лишь тараканы в его голове…

– Постарайся выразить свою благодарность не слишком цветасто, – сказал Мэт, проявляясь на кровати, пока Ева выводила смычком гаммы. Недели без инструмента давали о себе знать, и форму требовалось восстанавливать грамотно и обстоятельно. – Предпочитаю одам лаконичность. Концентрат обычно лучше выражает суть.

– К сиропу это не относится. Люблю разбавленный, – поморщилась Ева. – Благодарность? Тебе?

– Без меня ты вряд ли получила бы своего любимца в первозданном виде. Твой принц, конечно, парень смышлёный, но с ремонтом виолончелей раньше не сталкивался.

– Он не мой, – поправила Ева машинально. – Так ты правда помог Герберту починить Дерозе? С какой стати?

– По доброте душевной, с чего же ещё?

– Начнём с того, что я сильно сомневаюсь, есть ли у тебя душа. Продолжим тем, что даже если она есть, доброта – последнее, что я стала бы там искать. – Ева переиграла сорванное место. Гаммы она легко могла выводить одновременно с разговором, но не обращать внимания на расплату в виде периодических фальшивых нот – нет. – У тебя свой интерес. Признавайся.

– Подумал, вдруг это подтолкнёт нашего малыша в нужном направлении. Милым личиком его не подкупить, но характером, душой, страстью… Той же одержимостью своим делом, которую питает он сам…

Услышанное стоило Еве ещё одной гаммы, резавшей слух возмутительно фальшивыми диезами.

– И с чего ты ведёшь себя как сваха?

– Может, питаю слабость к романтическим мелодрамам.

– Не надейся, клякса. Пошёл вон.

Мэт рассмеялся. Тихим, гаденьким смешком, звеневшим в воздухе, даже когда его обладатель уже пропал.

Сердито фыркнув, Ева перешла с гамм на этюды. Впрочем, этюды Дюпора Ева заучила до автоматизма, и думать о своём они не мешали.

Возможно, к худшему.

Вот и ещё причина, почему ежевечерние встречи стоит прекратить. Меньше всего на свете Ева желала оправдывать ожидания демоноидной кляксы, теша её бесплатными представлениями. И разве не этого ей хотелось?.. Никаких больше посягательств на её личную территорию. Никакой возможности влипнуть в ту привязанность – пусть даже дружескую, – которой она так боялась.

Они оба боялись.

…ты сама уже думала, что вы похожи. И ты, если подумать, в этом плане ничем не лучше него. Просто Герберт боится привязываться к кому-либо, а ты – к нему одному.

Мерзенький голосок в голове до того напомнил мэтовский, что Ева сочла бы это иллюзией, если б не знала: этот голос принадлежит ей самой.

– Даже если мы подружимся, нам всё равно придётся скоро распрощаться, – скользя смычком по струнам, наполняя комнату жемчужными ниточками стремительных пассажей, вяло напомнила Ева. – Я хочу домой и вернусь, как только мне представится возможность.

Она зачем-то говорила вслух. Впрочем, она разговаривала сама с собой куда чаще, чем, наверное, это делают нормальные люди: в магазине бормотания на мотив «кола или не кола? Вот в чём вопрос» не раз заставляли окружающих подозрительно на неё коситься.

…что ж, твоя правда. Да и Герберта можно понять. Зачем завязывать отношения, пусть даже дружеские, если рано или поздно их пресечёт предательство или смерть? Он-то со смертью на «ты», ему ли не знать, что все однажды умрут. По факту вы оба боитесь одного и того же: боли.

– Но я-то не боюсь подпускать людей к себе. И дружить. И любить.

…одно и то же, Ева, одно и то же. Только ты мыслишь месяцами, а он – целой жизнью. Ты же читала в его книгах: маги и некроманты живут в разы дольше простых людей. Ты не желаешь привязываться к одному человеку, с которым расстанешься – через месяц или два. Он не желает привязываться ко всем людям, с которыми расстанется – через тридцать или пятьдесят лет.

– По его логике людям вообще не стоит ни влюбляться, ни дружить.

…а по твоей?

Она вспомнила спину уходящего Герберта, в сутулости которой читалась тихая одинокая обречённость.

Струна взвизгнула под пальцами, сорвав очередной пассаж в невразумительное захлёбывающееся нечто.

Ева опустила смычок. Уставилась в окно: там серым ливнем плакала осень, облезлыми древесными сучьями цепляясь за дни, уже не принадлежавшие ей.

«…полагаю, других причин коротать вечера в моём обществе у тебя нет…»

…если сейчас она лишит венценосного сноба возможности обрести друга, в котором он нуждается, то будет ничем не лучше него. Лишит не потому, что он ей неприятен, ибо неприятным (будь с собой честна, Ева) она его давно не считала – вредным, нелюдимым, травмированным, но не неприятным. Лишит из страха или нежелания оправдывать чьи-то ожидания, до которых ей не должно быть никакого дела.

Это действительно неправильно. А Ева не любила, когда что-то было неправильно. Когда люди поступали неправильно.

Особенно когда неправильно поступала она сама.

Она посидела, думая над тем, что поможет ей поступить правильно. Подозрительно быстро найдя решение, следующий час занималась со спокойной душой.

К моменту, когда пришёл Эльен, Ева сидела за планшетом.

– Эльен, – завидев призрака, девушка молитвенно сложила ладошки, – не сочтите, что я отлыниваю от занятий, но у меня возникла одна идея, на воплощение которой мне понадобится время. И ваша помощь.

– Уверен, лиоретта, – секунду спустя отозвался Эльен, – лишь неоспоримо важные дела могли заставить столь трудолюбивое и прилежное создание, как вы, попросить меня… отменить наш урок? Как я понимаю.

– Да. Именно. Только не говорите Герберту. Это сюрприз. Для него.

– Для него?

Ева вкратце изложила план.

Взамен она получила светлую