— Я готова! — выпалила Уитни, слезы снова навернулись. Она уткнулась лицом в колени, на которых лежали мягкие нитки, и взмолилась: — Олсен, я не знаю, что делать. Я очень сильно его ранила, слышала бы ты, что я ему говорила…

Та сочувственно вздохнула.

— Детка, сейчас с ним общаться бесполезно. Он включил Железного Паркера, режим самозащиты от душевной боли. В таком состоянии ты в него как в стену биться будешь.

Уитни повержено прикрыла глаза, проклиная вчерашнюю несдержанность, себя проклиная. Вроде не девочка, но еще не взрослая. Нашла любовь, а удержать не получается. Один бездумный жест — и звон чужого сердца до сих пор в ушах стоит.

Хотя, почему один жест? Сколько раз она несправедливо поступала с Крисом, импульсивно, еще с тех пор, как ей было десять, а ему — тринадцать. Она ошибалась, он прощал, она ошибалась, он прощал. И вдруг — всё. Они больше не дети. И он больше не простит.

Уитни посмотрела на нитки кофейного цвета и словно ото сна очнулась. Наверно, так ощущается оно, прозрение, вызванное желанием спасти то, что действительно ценно. Кристально-чистая, прохладная волна захлестнула, отрезвляя, смывая последние иллюзии ранней юности вместе со страхом быть отвергнутой, недопонятой, неправильной. А на их место коралловым цветом пришла такая штука… как же она называется? Ах да, ответственность. И еще фиолетовым оттенком по контуру — бережность. Не только по отношению к своему сердцу, но и к чужому, которое доверили, вручили — на, бери.

План в голове созрел мгновенно. Уитни перевернула песочные часы на каминной полке, отправилась на кухню и собрала чашку у стены — всё до последней крупицы. Потому что не бывает так, чтобы надежда рухнула безвозвратно. Не бывает так, чтобы большое сердце — пусть даже кратно битое — разучилось прощать.

Крис

Время плохо справлялось с обязанностями и не исцеляло; видно, у этого лекарства вышел срок годности. В нутро будто болт вкрутили и оставили. Крису казалось, что он руку пытается себе отпилить, но если этого не сделать прямо сейчас, то начнется гангрена. Поэтому терпел и пилил, четвертый день пошел.

Он заблокировал Уитни везде, где только можно, но собственные сны контролировать не умел. Из-за этого плохо спал, еще хуже ел. Любимая еда напоминала о Майлз, она ведь все перепробовать успела. Ароматы, цвета, смех людей — окружающий мир выбивал из состояния стабильности, как магнитная буря.

«Ты правда позволишь ей сделать это?!» — высветилась новая смс-ка от Олсен, и он задумался, не слишком ли грубо получится, если он и родную сестру кинет в блок?

«Что — это?»

Олсен тут же набросала скринов, и Крис заставил себя прочитать пост Уитни в инстаграме:

«Как превратить драму в произведение искусства? Правильно. Берешь чашку, разбитую во время ссоры, а также пепельно-голубую розу, старинные запонки шестого лорда Паркера, украденные повторно, заливаешь это добро качественным термопластиком — и вуаля. Раритетная сумочка готова. Итак, вашему вниманию представляю уникальный клатч. История одной любви. Стартовая цена — £10».

Крис недоверчиво вгляделся в картинку: Уитни выставила на аукцион клатч в виде сердца. Будто целая жизнь в куске льда застыла. Их жизнь.

Вот же наглая! Ни стыда, ни совести у девчонки.

Да и бог с ней.

Крис поднял воротник ветровки, выходя из отеля: гроза намечалась в столице — и быстро напечатал, стирая пальцами первые капли дождя:

«Всегда ненавидел эти запонки».

«Она ведь для тебя старается. Ты бы хоть поговорил с ней».

«Ни к чему».

Стоит поговорить — и броня треснет. Она уже трещала, но есть вещи, которые нельзя прощать. Один раз простишь — и, считай, приговор себе подписал. Майлз поймет, что может творить любую дичь, а он все равно примет. Это как если бы он дал ей разрешение себя топтать. Он уже Сиенну простил когда-то, дал второй шанс

Благодарю, но — нет. Надо продержаться еще немного, и голова перестанет болеть. Мир перестанет пахнуть, как Уитни. Сны перестанут быть цветными.

Он иронично изогнул бровь, заталкивая тоску поглубже, и написал:

«Впрочем, она человек музыкальный, скинь ей песню от меня».

…как же этого парня зовут, на встрече в Сохо услышал…

Крис перебрал в голове мужские имена, но всплывали только те, что были в списке потенциальных недопоэтов. Ник Догерти, Шон Макконахи, Чейз Локхарт… Вспомнил.

«Джейсон Деруло. If I’m lucky».

Встретимся в загробном мире,

После смерти, на кладбище.

В этой жизни у нас не сложилось,

Но может быть, в следующей…

Он будто вживую услышал отборную ругань Олсен. Три точки ходили в мессенджере бешеной волной, пока она строчила.

«Издеваешься?! Чувство юмора вдруг обострилось? Она ведь раскаивается!»

«Я тоже. Мне жаль, правда». И розу жалко. Запонки пусть продает, а розу не стоило. Ничего святого для человека нет, что ли?

«Ты не вернешься?»

Ему надоело печатать, и он нажал на значок микрофона, записывая ответ; голос звучал, будто чужой, язвительный, слегка охрипший:

— Нет. Я увижусь с ней в соборе Святого Катберта 19 августа, как она и просила. Я ведь послушный мальчик, мне два раза повторять не надо. Пусть захватит мою куклу вуду, если ей полегчает.

Олсен не отвечала минут пять, а затем прислала голосовое сообщение:

«Ты всегда помогал мне и Мелани. Тащил на себе груз удушливой родительской опеки, чтобы у нас с Мел было больше свободы. Ты был готов защитить других, искал справедливости. А где справедливость для тебя самого, Крис? Ты как сапожник без сапог. Сейчас ты не прав. Ты несправедлив и к ней, и к себе, братишка, и очень об этом пожалеешь».

Он до боли закусил щеку изнутри, стараясь не поддаться эмоциям.

Рядом с отелем остановился черный «лексус». Стекло в задней двери приспустилось, и Крис встретился взглядом с Тануки.

Пожалеет ли он?..

— Возможно. Но по-другому я не могу сейчас, — ответил он сестре. Спрятал телефон в карман и сел в машину.

Пусть Уитни продает их историю кому угодно, ему было некогда играть в детские игры. Крису предстояло провести работу над ошибками и заполучить заветный билет от Саломеи, которая с момента той дикой сцены в «Тануки» не выходила на связь.

Холодный расчет, как ни крути, требует внимания не меньше, чем любовь. Диалектика бытия. Он успел забыть об этом в хижине Майлз, в доме этой безрассудной, чертовски обаятельной феи, которая свела его с ума, плюнула в душу, а на прощание сделала его сны цветными — мятными и бежевыми, как территория их короткого счастья.

Уитни