вино.

Меняется цвет твоей кожи,

Что вздута иль сжата порой,

Блестит иль бледнеет, и схожа

С роскошной змеи чешуёй,

И с красным клеймом от лобзаний:

Так в небе – звезда, словно жук,

Листки с твоим текстом литаний,

Мадонна всех мук.

Лобзанья, как в прошлом, лились бы

На грудь твою, только их нет.

Был то Алкифрон иль Арисба[159],

Иль перстень, иль женский браслет,

Что к статуе рот твой прижало,

Но сквозь листья фиг, как в воров,

Вонзился в тебя, словно жало,

Взгляд бога садов[160]?

Тогда, в пору ливней и в ясность,

Свой храм украшал он сполна,

Там перл его устрицы – страстность[161],

Венера взошла из вина.

Любовь, что мы выбрали исто —

Презренный богами недуг,

За нас пред отцом заступись ты,

Мадонна всех мук.

Весной его сад мы венчаем,

А летом колосьям он рад,

Затем мы оливки вручаем,

Лишь в страхе замёрз виноград.

Он с миртом Венеры цветущим,

А Вакха лоза – как венок[162],

Его мы узрели идущим:

«О, видимый Бог»[163].

Венки твои что посрывало?

Кто дух твой и плоть разделил?

Невинностью грех даже малый

Пред грешностью нашей прослыл.

Любовника сжав, Ипсифилла[164]

Вся кровь ему выжала вдруг;

Рыдай: «В нём останется ль сила,

Мадонна всех мук?»

Рыдай: ради прошлого мира,

Фригийского ради жреца,

Себе не создай ты кумира

И пир не готовь для отца.

У Иды[165], где гротов обилье,

Где шепчет утрами любовь,

Они Богоматерь крестили,

Рождённую вновь.

Венки тех времён мы одели,

И устриц так много в садке,

Нас древние барды воспели,

Катулл у нас на языке.

Кто жаркое ласт нам лобзанье? —

Отец твой им скрасил досуг.

Яви нам своё состраданье,

Мадонна всех мук.

Ползут из Диндимуса[166] вяло

Её запряжённые львы,

О матерь, о дева, ты стала

Владычицей тех, что мертвы.

Холодная, в скромном обличье,

И храм твой из веток и мхов,

Твоя плодовитость – девичья,

О Матерь богов[167].

Огонь твой она истощила,

Сокрыла Эрота без слов,

Прекрасные лица унылы

Теперь у весёлых богов.

Без крови разит, но в усладе;

Ползёт, как луны полукруг,

Вся в белом, ты – в красном наряде,

Мадонна всех мук.

И боги пройдут и сомкнутся,

А с ними жрецы, что чисты.

Пройдут и тебя не коснутся?

Погибнут, но стерпишь ли ты?

Смеётся смерть неумолимо,

И похоть в глазах и ноздрях,

А в пальцах щепотка чуть зрима,

Изысканный прах.

Но червь тебе жизнь даст, целуя,

Ты преобразишься, как бог,

Что жезл сделал змеем[168], ликуя,

А змею стать жезлом помог.

Пока зло не сгубит отвагу,

Живи средь дворцов и лачуг,

Пророк твой: «Умрёт первым благо»,

Мадонна всех мук.

Он лгал? Он смеялся? Об этом

Он знает, коль сокрылся потом,

Пророк, проповедник, поэт он,

Сын смерти в инцесте с грехом?

Узнал ли он днём, как проснулся,

Иль вечером тёмным, глухим,

Когда он всем телом прогнулся,

И всё – перед ним?

Кто знает, всё зло перед нами,

Иль властные тайны времён?

Хоть кто-то томил нас годами:

Пел, нежил, нарушил закон;

Хоть даст нам язычник повинность:

Желанье и жизнь среди вьюг,

Прости же нам нашу невинность,

Мадонна всех мук.

Кто мы, что тебя сохраняли

Средь пряностей, пели пеан[169]?

Момент, где тебя повстречали?

Кто я, чьи лобзанья – обман?

Нести тебе боль? – ты ей рада;

Ласкать? – но любовь, как в чаду;

Любовников губы – услада

И змеи в аду.

Кто даст, как они, наслажденье

Тебе, коль воздвигнут здесь храм,

И волосы жертвы в сплетенье,

И кровь её льётся к ногам,

В Афаке, где правишь, всё красно,

В Лампсаке[170] на лицах испуг,

Кто обнял тебя так ужасно,

Мадонна всех мук?

Так где ж все, Венера, Котито[171],

Астарта, где все, Аштарот[172]?

Иль руки меж нами их свиты?

В тебя дышит жаркий их рот?

Тебя возбудят ли их губы,

Что красны от тел их в крови?

Остался ли в мире твой любый,

Когда все мертвы?

Они были в пурпуре, в злате,

Полны и тобой, и вином,

Как призраки в пьяном разврате

В чудесном чертоге твоём.

Исчезли они в круговерти,

Лишь мы тебя ценим, мой друг,

Ты дочка Приапа и Смерти,

Мадонна всех мук.

Зачем мы боимся сверх меры

Хвалить тебя вздохом одним,

О мать удовольствий, гетера,

Коль смерть лишь бесспорной мы зрим?

Уйдём мы, как то, что нам ценно,

Увянем, придёт только срок,

Так в море рассеется пена,

А рядом – песок.

Почувствуем тьму мы бесстрашно —

Могила мелка, глубока;

Где предки, любовники наши

Там спят, иль не спят на века.

Узрим ли мы ад, а не сферы,

Мир плевел, не зёрна вокруг[173],

И счастье с тобою без меры

Мадонна всех мук.

Сад Прозерпины

Здесь мир молчит, здесь горе —

Как мёртвых волн, ветров

Мятежность на просторе

В неясных грёзах снов;

Зелёное здесь поле,