— Только смерть, которая сильнее всего.

— И я могу умереть в один из трехсот шестидесяти пяти дней?

— В один-единственный; в другие дни ни железо, ни свинец, ни сталь, ни вода, ни огонь не одолеют тебя.

— И за твоими словами не скрывается никакая ложь, никакая ловушка?

— Никакой ловушки — слово волка!

— Согласен, — сказал Тибо. — Пусть я буду волком двадцать четыре часа, а все остальное время — царем творения. Что я должен сделать? Я готов.

— Сорви один листик с остролиста, разорви его зубами на три части и отбрось их далеко от себя.

Тибо сделал то, что было ему приказано.

Разорвав лист, он разбросал куски, и тогда, хотя до тех пор погода была необычайно тихой, раздался удар грома и налетевший ураган закружил обрывки листа и унес их с собой.

— А теперь, брат Тибо, — сказал волк, — займи мое место, и удачи тебе! Как я год назад, ты останешься волком на двадцать четыре часа; постарайся выйти из этого испытания так же счастливо, как с твоей помощью вышел в прошлом году я, и ты увидишь, как сбудется все, что я тебе пообещал. А я попрошу сеньора с раздвоенным копытом, чтобы он поберег тебя это время от зубастых псов барона де Веза, потому что — слово дьявола! — ты вызываешь у меня подлинный интерес, друг Тибо!

И Тибо показалось, что черный волк растет, вытягивается, поднимается на задние лапы и уходит в человеческом обличье, помахав рукой на прощание.

Мы говорим «ему показалось», потому что на минуту его мысли перестали быть отчетливыми, его разум сковало странное оцепенение.

Позже, когда он пришел в себя, он оказался один.

Его тело приняло странную и непривычную форму.

Он сделался совершенно похожим на большого черного волка, с которым разговаривал за минуту до того.

На темной шерсти выделялся один-единственный белый волос, расположенный над мозжечком.

Этот белый волос у волка был тем самым, что оставался черным у человека.

Не успел Тибо прийти в себя, как ему послышался из кустов приглушенный лай и кусты зашевелились…

Тибо с дрожью вспомнил о своре сеньора Жана.

Превратившийся в черного волка, Тибо подумал, что ему не стоит подражать своему предшественнику и дожидаться, пока собаки сеньора Жана нападут на его след.

Услышав лай собаки, он предположил, что это заволновалась ищейка, и не стал медлить до момента, когда будут спущены гончие.

Тибо побежал вперед по прямой, как бегут обычно волки, и с удовольствием отметил, каким сильным и гибким стало его тело в новом облике.

— Клянусь рогами дьявола! — раздался в нескольких шагах от него голос сеньора Жана. — Ты слишком слабо держишь собак, парень, — обратился он к новому доезжачему, — ты позволил ищейке зарычать, и теперь мы не поднимем волка.

— Я не отрицаю своей вины, монсеньер, она очевидна; но я вчера видел волка пробегающим в сотне шагов отсюда и никак не мог предположить, что он всю ночь проведет в этих зарослях и окажется так близко от нас.

— Ты уверен, что это тот самый волк, который столько раз от нас ускользал?

— Пусть хлеб, который я ем на службе у монсеньера, обратится для меня в яд, если это не черный волк, которого мы травили в прошлом году; в тот день утонул бедняга Маркотт.

— Хотел бы я встретить этого волка, — вздохнул сеньор Жан.

— Стоит монсеньеру только приказать, и мы начнем охоту; но позвольте заметить, что у нас впереди еще два часа полной темноты: этого более чем достаточно, чтобы все наши лошади переломали себе ноги.

— Я не спорю; но, если мы станем ждать рассвета, Весельчак, негодяй будет к этому времени за десять льё отсюда.

— По меньшей мере, монсеньер, — качая головой, отозвался Весельчак, — по меньшей мере.

— Мне этот черный волк очень сильно досаждает, — добавил сеньор Жан, — я, кажется, заболею, если не смогу получить его шкуру.

— Ну, так начнем, не теряя ни минуты, монсеньер.

— Ты прав, Весельчак, иди за собаками, друг мой. Весельчак отправился за своим конем, которого привязал к дереву на время, пока поднимали дичь. Сев в седло, он пустил коня галопом.

Через десять минут, показавшихся барону вечностью, Весельчак вернулся со всей охотой.

Немедленно спустили собак.

— Потише, дети мои, потише! — говорил сеньор Жан. — Помните, что это не наши старые собаки, такие умные и гибкие; это новички, и если вы забудетесь, они произведут дьявольский шум, а толку выйдет мало; дайте им постепенно разогреться.

В самом деле, две или три собаки, освободившись от связок, жадно втянули запах оборотня и подали голос.

К ним присоединились другие.

Все пустились по следу Тибо, вначале почти молча и скорее сближаясь, чем выслеживая, а затем подавая голос все чаще и сильнее; потом, почуяв волчий запах, вся стая по горячему следу с бешеным лаем и невероятным пылом устремилась в сторону Иворского леса.

— Хорошее начало — половина дела! — воскликнул сеньор Жан. — Весельчак, займись запасными собаками — я хочу, чтобы они были везде! Я сам стану кричать им… А вы действуйте смелее, — повернулся он к челяди. — Мы должны расквитаться за множество поражений, и если мы не загоним волка по вине одного из вас, — клянусь рогами дьявола! — я скормлю виновного моим собакам!

После этого напутственного слова сеньор Жан пустил коня в галоп; хотя ночь была еще довольно темной, а дорога опасной, он быстро догнал собак, которые к тому времени оказались уже у Бур-Фонтена.

Тибо поднялся, едва залаяла ищейка, и благодаря этому ему удалось намного опередить собак.

Довольно долго он не слышал своры.

Вдруг издалека послышался громкий лай, напоминавший отдаленный гром, и Тибо начал беспокоиться.

Он ускорил бег и не останавливался, пока его не отделило от преследователей расстояние в несколько льё.

Тогда он огляделся и определил, что находится на холмах Монтегю.

Он прислушался.

Собаки, казалось, сохраняли дистанцию: они были где-то у Тиле.

Только волчье ухо могло расслышать лай на таком расстоянии.

Тибо повернул, как будто собирался встретить их, оставил Эрневиль слева, прыгнул в небольшой ручей, который в этих местах берет свое начало, спустился по нему до Гримокура и через Лизар-л'Аббесс добрался до Компьенского леса.

Он чувствовал, что после трех часов быстрого бега стальные мышцы волчьих ног нисколько не устали, и это его немного успокаивало.

Все же он не решался войти в лес, знакомый ему меньше, чем лес Виллер-Котре.