палец или губу или просто оставившего укус на щеке. Устраняя сомнения в том, можно ли называть орудие, которым нанесено увечье, палкой, законы Цинь поясняют: «Палка — это предмет, сделанный из дерева, которым можно ударить» (D76). Подобное замечание, возможно, кому-то покажется бессмысленным, но в контексте юридической терминологии оно вполне уместно. Закон, как и ритуал, создает собственный язык. Нормативные акты творят совершенно особенный мир, доступный только тем, кто освоил профессиональный жаргон, благодаря этому, собственно, и кормятся юристы. Кодексы Древнего Китая придавали большое значение терминологической ясности. В них не только дотошно определяются технические названия процедур доноса, расследования и наказания, но и даются юридические толкования терминов, которые вне правовых рамок могут выглядеть самоочевидными или случайными, иначе говоря, в правовом контексте палка и какой-то иной кусок дерева — абсолютно разные вещи. Среди прочего «серьезные» увечья и раны требовалось отличать от «мелких»: «Серьезной считается такая рана, при которой конечность может быть не полностью отделена от тела, но повреждение таково, что для поддержки или перемещения раненого приходится отрядить двух человек» (D188).

Как и у ритуала, у закона есть космическое измерение, которое помогает поддерживать гармонию между человеком, Небом и миром. Предполагается, что всякое преступление нарушает естественное состояние гармонии. Следовательно, тот, кто его совершил, обязан компенсировать нанесенный ущерб. Наказание восстанавливает поколебленное равновесие. Подобно тому как инь всегда должно уравновешиваться ян, никакое преступление не должно остаться без наказания. Но для того, чтобы поддерживать космический баланс, все процедуры следует проводить правильно и в нужное время. «Наказания, не достигающие цели, — предупреждает философ Дун Чжуншу, — порождают вредоносную ци» («Хань шу», 56)[94]. Из-за распространения подобной порчи вселенная приходит в смятение, порождая катаклизмы и бедствия. (Китайский иероглиф чжун — «уравновешенный», «гармоничный» — отсылает к изображению стрелы, попадающей в цель.) Учитывая сказанное, казни проводили в темные и холодные месяцы осени и зимы, но не весной и не летом, в сезон цветения и роста. Палачи должны были покончить с обезглавливанием приговоренных до того, как месяцы смерти и разложения закончатся. В тот же период года инспекторы объезжали тюрьмы. С наступлением осени казни следовало приводить в исполнение быстро и решительно: «Приговоры по делам уголовным и гражданским должны быть правильными и справедливыми. Следует казнить преступников и ужесточить телесные наказания. Небо и земля начинают проявлять суровость, а посему попустительство неуместно» («Люйши чуньцю», 7/1.3). Если для палачей приход холодов означал начало большой работы, то для осужденных, ожидавших решения своей участи, это был конец жизни.

Не все пользовались равенством перед законом. Конечно, было бы преувеличением видеть в китайском законодательстве лишь дополнение конфуцианской этики, но в нем очевидно сохранялось представление о различных иерархических уровнях и соответствующих градациях ответственности и обязательств. Обычай и традиция до определенной степени заменяли частное право, и поэтому государство сосредотачивалось на регулировании вопросов общественной значимости. Закон дифференцировал людей на основании их статуса; наказания тоже различались в зависимости от положения, титула и должности. Такая разница могла оказаться решающей для тех, кто был способен расплатиться за совершенное преступление деньгами или иными ценностями (государство, в свою очередь, не чуралось торговать должностями ради пополнения казны). Возможность расплачиваться за преступление напоминала то, что в современном мире называется социальным пакетом: сотрудник получает меньшую зарплату, но при этом ему полагаются дополнительные блага. Чтобы осудить высокопоставленного чиновника, требовалось запросить разрешение столицы, а иногда и самого государя. Правители имели право жаловать помилования по случаю торжественных событий. Амнистия позволяла выпавшим из социума людям вернуться обратно; для них восстанавливался статус рядовых налогоплательщиков. Правовым эквивалентом осознания собственного места в обществе для китайца выступала обязанность регистрироваться по месту жительства. Как и в современном Китае, уклонение от регистрации влекло за собой серьезные последствия. Условия, на которых люди могли где-то обосноваться или куда-то переехать, диктовало государство.

Руководствуясь ритуальными нормами, требовавшими подчинения отцу, юридические кодексы династий Цинь и Хань подтверждали отцовскую власть в домохозяйстве. Поддержанием порядка в семье обеспечивается порядок в государстве: вспомним трактат «Да сюэ». Отец мог официально обличить сына и предложить казнить его за непочтительное поведение. В эпоху Цинь был случай, когда отец попросил пожизненно сослать своего отпрыска далеко на юг. Избивая жену кулаками или палкой, муж не совершал никакого преступления; отец тоже мог безнаказанно бить детей — главное, чтобы жертва избиений не умерла в течение двадцати дней. Детей отправляли на казнь за убийство отца или матери, но при этом им запрещалось жаловаться на жестокое обращение со стороны родителей. Наказания за кражу зависели от того, кто, у кого и что украл. Когда глава семейства приговаривался к принудительным работам, государство могло обратить в рабство его жену и детей. Многие наказания зависели от близости родственных связей между обидчиком и жертвой. Например, инцест с дальним родственником наказывался не так жестоко, как инцест между детьми одной матери, за который полагалась смертная казнь.

Правовые статуты, часть из которых не менялась веками, не очень много сообщают нам о том, как законы приводились в исполнение. Тем не менее мы, к счастью, располагаем ретроспективными отчетами о судебных делах и типовых толкованиях норм права. Например, в упоминавшихся выше манускриптах из Шуйхуди описаны расследование самоубийства посредством повешения, спор о собственности на корову, обследование для установления наличия проказы, а также донос крестьянина, обвинившего мужчину и женщину в распутстве («я задержал их, связал и привел на суд»). «Книга сомнительных судебных дел» («Цзоу янь шу»), обнаруженная в Чжанцзяшань, представляет еще одну выборку из судебной практики эпохи Цинь и Ранней Хань. Нынешние ученые до сих пор не установили, в чем заключалось предназначение двадцати двух описанных в этом трактате историй. Возможно, их использовали для обучения судейских чиновников, но не исключено, что составители антологии просто хотели развлечь читателя литературным жанром, который позже назовут детективом. Как бы то ни было, после знакомства с текстом становится понятно, что в случаях некачественного расследования или несправедливого приговора решения местных магистратов можно было обжаловать в вышестоящих властных инстанциях — центральное правительство проводило регулярные проверки местных магистратов. Кстати, сборник «Цзоу янь шу» содержит сюжеты, среди которых каждый любитель детективного жанра нашел бы что-нибудь по душе: здесь и побег любовников, и спасающиеся от службы призывники, и ограбление амбаров, и бесчестные чиновники с их двойной бухгалтерией, и даже случай, в котором человек подделал паспорт своей лошади, чтобы миновать заставу. Наконец, там же представлен и любопытный кейс незаконной сексуальной связи: в нем только что овдовевшая женщина занималась любовью в комнате прямо за гробом мужа, пока ее свекровь в том же доме оплакивала сына. Интересно, что поначалу женщину обвинили в непочтительном отношении к свекрови,