китайских религиозных практик; он и по сей день остается важной составляющей религиозного быта в сообществах китайцев по всему миру. Оплакивание и поминовение предков обставлялись сложными церемониями. Продолжительность траура и ношения соответствующих одежд определялась родственными отношениями с покойным (ритуальные каноны различали пять степеней траура). Даже плач задавался степенью родства: близкие родственники должны были «выть, словно не в силах сдержаться», а более дальним позволялось «трижды всхлипнуть и успокоиться».

В «Ли цзи» устанавливаются несколько стадий траурного поста. Согласно одному из предписаний, сначала полагалось три дня полностью воздерживаться от еды, потом постепенно начинать есть кашу, а затем понемногу возвращаться к твердой пище. Самому близкому родственнику усопшего предстояло довольно долго жить на необработанном рисе и воде. Фрукты и овощи разрешались через год траура, а мясо — еще через год («Ли цзи», глава «Сан да цзи»). Таким образом, горюющие потомки проходили цикл, позволявший им через вегетарианскую фазу постепенно вернуться к нормальному питанию. По мере отдаления от умершего они возвращались в мир живых, к его краскам, вкусам и ощущениям.

Печаль и страдание должны были проявляться физически, особенно у близких родственников покойного: «Когда внутри царят печаль и горе, сам облик [горюющего сына] тоже меняется. Боль охватывает его сердце, рот не радуется сладкому, а тело не находит утешения в удобных вещах» («Ли цзи», глава «Вэнь сан»)[100]. Но предусматривались и изъятия из этого строгого режима. Больным и немощным разрешалось во время траура есть мясо и пить вино. От соблюдения некоторых правил можно было уклониться и в силу возраста. Ритуальный канон содержит также гигиенические рекомендации, предотвращающие изнурение или заболевание во время поста: так, язвы на теле и на голове следовало промывать и очищать — нельзя было доводить себя до крайности. Вместе с тем маловероятно, что этим правилам следовали с буквальной точностью. Скорее, их воспринимали как инструкции на пакетике семян или кулинарные рецепты из журналов: что-то выполняли, а что-то подстраивали под имеющиеся обстоятельства.

Что происходило с покойными в загробном царстве? Как и сама могила, мир мертвых (который называли среди прочего Желтыми источниками) ассоциировался с темнотой и мраком. Согласно пространственному символизму у син, где холод и тьма приписываются фазе воды (см. главу 2), мертвых следовало хоронить, обращая их головой к северу. Наряду с идеей долголетия, с севером ассоциировались черепахи: на китайских кладбищах часто встречаются изображения черепах на постаментах памятников и могильные плиты в форме черепашьих панцирей. Согласно бытовавшим представлениям, умирающий уплывал в неизбывную и загадочную тьму, в которой тонул. Некоторые образованные люди и знатоки ритуалов утверждали, что человек обладает двоякой душой: эфемерная душа хунь (связанная с ян) после смерти отправляется на небо, а земная душа по (связанная с инь) остается в могиле. Отделившиеся части души приходилось заманивать домой пропитанием, чтобы они не проголодались и не разозлились. «Если призраку есть куда вернуться, он не превратится в мстительного духа» («Цзо чжуань», 7)[101]. В трактате «Образцовые церемонии и правила благопристойности» («И ли») описывается обряд, в котором медиум надевает одежду погребенного, забирается на крышу его дома и призывает хунь вернуться, будто бы стремясь оживить труп, соединив душу с телом — пока та снова не ушла. Два стихотворения, приписываемые поэту Цюй Юаню (IV в. до н. э.) и его ученику, сохранившиеся в «Чуских строфах» («Чу цы»), детально описывают церемонию призыва души. В одном из них душу предупреждают об ужасных опасностях, которые подстерегают ее, если она оставит тело и улетит к дальним уголкам земли. «О, душа, вернись! Зачем тебе идти так далеко?» — заклинает поэт. Дальше предпринимается попытка заманить душу обратно соблазнительными жертвенными кушаньями (видимо, путь к душе мертвого лежит через его желудок):

Почтить тебя собрался весь наш дом,

Готовы самые изысканные яства –

Рис, сорго, раннее пшено и просо желтое.

Здесь солоно, там горько, здесь кисло, а там сладко –

Всех вкусов на столе не перечесть.

Нежны и сочны ребра жирного быка.

Вот горек — и остер — суп у.

Вот жареный козленок с ямсовой подливой,

Вот черепаха в соусе и гусь тушеный,

Вот жареный журавль — на пару с уткой…

(«Чу цы», глава «Чжао Хунь»)[102]

Могут ли мертвые, созерцая подобные кулинарные изыски, не пожелать вернуться назад? На деле о посмертных путях души рассуждали в основном философствующие представители знати. Понятие о том, что люди обладают разумной душой, которая улетает в рай, и животной душой, которая отвечает за физиологическую работу тела (и готова остаться в теле, если ей это предложить), было не более чем кабинетной теорией. Практические же свидетельства указывают на бытование в китайском социуме самых разных трактовок понятия души и ее посмертных судеб. Согласно народной религии, обе части души можно было призвать в царство мертвых и поместить в могилу. Считалось также, что прибежище душам давали легендарные горы Хаоли, Лянфу и Бучжоу, лежащие на северо-восточном краю мира. Некоторые из древних погребальных обрядов сохранились до наших дней в даосских и прочих ритуалах, в ходе которых священнослужители или шаманы сопровождают душу умершего из гробницы в большой мир духов, а бюрократам загробного мира, ведущим учет покойников, отправляются петиции, призывающие содействовать в успокоении души. Китайцы воспринимали смерть как путешествие, на каждом шагу требующее обрядов, молитв и жертвоприношений. Одним из самых знаменитых предметов искусства эпохи Хань стало обнаруженное в ходе раскопок могильника Мавандуй (в провинции Хунань) и датируемое примерно 168 г. до н. э. надгробное покрывало с изображением души, которую провожают в странствие по загробному миру.

По мнению Мэн-цзы, сыновняя почтительность при жизни старших, безусловно, важна, но намного труднее — как в эмоциональном, так и в материальном смысле — поддерживать и укреплять подобную связь между поколениями живущих и ушедших: «Уход за теми родителями, которые живы, не заслуживает того, чтобы считать это большим делом. Только проводы умерших можно считать великим делом» («Мэн-цзы», 8.13). Заботы о благополучии предков и получении их благословения требуют неустанного труда. Всем императорам Хань посмертно добавляли к титулу приставку сяо — «почтительный», поскольку все они неизменно приносили жертвы своему роду — семейству Лю.

Когда заканчивался период траура, потомки обращались к сезонному и годовому поминальному циклу. По словам Сюнь-цзы, траур должен был разворачиваться поэтапно, чтобы и умерший, и скорбящие отдалялись друг от друга не сразу, а постепенно: «С каждой переменой тело украшают, с каждым движением его уносят дальше, и с ходом времени восстанавливается обычное течение жизни» («Сюнь-цзы», 19.5)[103]. Погребальные ритуалы можно уподобить своего рода лебедке, которая временно вытягивала живых из ритма повседневности, а потом постепенно