— Иди, конечно, только будь поосторожнее с этой, как ее…? Которая меня сковородой огрела.

— Ирина Кондратьевна, — подсказала Маша. — Не волнуйся. Она не разбойница с большой дороги, а просто старая жадная дура. То, что она дура, я догадывалась и раньше, а вот то, что такая жадная, даже и не предполагала. Ладно, я пошла. Сухой паек оставляю у дивана, если что — звони.

Как ни странно, утро прошло легко и чудесно. Никита разбудил ее поцелуем, не приставал, но и не шарахался, и все было легко и естественно. И настроение у Маши было превосходным. А что касается бабушки, так мало ли что там Митя в своих дневниках нацарапал. К реальной жизни его фантазии не имеют никакого отношения, а значит, и расстраиваться не из-за чего. И Маша поспешила на работу.

— Добрый день! — с порога поздоровалась Маша с коллегами.

— Мария, как ваш раненый? — заходя вслед за ней, поинтересовалась Татьяна Константиновна.

— Спасибо, лучше. — Маша прошла на середину общей комнаты и обратилась ко всем присутствующим. — Представляете, удалось выяснить, кто на него напал. Валерий Мережко, сын Ирины Кондратьевны.

Пожилая дама вытаращила на Машу круглые блеклые глаза и застыла.

— Зачем же вы так, Ирина Кондратьевна? Ведь человек серьезно пострадал. Вот лежит сейчас на диване и думает, подавать на вас заявление в полицию или нет.

Маша говорила громко, уверенно, чтобы все слышали.

Ирина Кондратьевна покрывалась красными пятнами и молча хлопала глазами. Наконец она ожила.

— Машенька, — растягивая губы в дрожащей улыбке, выдавила она. — Что вы такое говорите, какое нападение? И при чем здесь мой Валерик?

— При сковороде, Ирина Кондратьевна, при сковороде. Вы же ею Никиту ударили? У человека едва череп не треснул. Разбойное нападение — это, знаете ли, подсудное дело. А уж залезть ко мне в квартиру — и вовсе взлом. А я вас порядочным человеком считала, — наигранно простодушно гнула свою линию Маша.

Ирина Кондратьевна все больше краснела, но не сдавалась.

— Машенька, я по-прежнему не понимаю, о чем вы говорите. Но мне как-то обидно, что вы подозреваете меня в таких ужасных вещах.

— Ирина Кондратьевна, стоит ли прикидываться? Вас видели. Вас и вашего сына. У меня имеются свидетели.

— Вот те на, — присвистнула Алла, приподнимая изящно подведенные брови. — Ирина Кондратьевна, да вы настоящая Мата Хари! Столько лет нам голову морочили, представлялись скромным работником архива.

— Погодите, Алла Юрьевна, — остановила ее Татьяна Константиновна. — Маша, это правда?

— Абсолютная. Имеется свидетель, который видел сына Ирины Кондратьевны в момент нападения на Никиту, а когда после нападения он садился в машину, свидетель смог разглядеть марку и номер машины. Да и с проникновением в мою квартиру все оказалось просто, нашлись свидетели и даже пальчики, — слегка приврала Маша.

— Не знаю, что и сказать, — глядя на побледневшую Ирину Кондратьевну, проговорила Татьяна Константиновна. — Вы можете как-то объяснить свои действия?

— Нам были очень нужны деньги, — всхлипнула та. — Левушке, внуку, надо в школу идти, и живут они далеко, и квартира маленькая, а мальчик способный, а ездить далеко, а зарплата у Валерика маленькая, и цены все время растут, — бессвязно лепетала Ирина Кондратьевна, промокая нос какой-то сомнительной свежести тряпицей.

— Невероятно. — После минутного раздумья заведующая определилась: — Отправляйтесь домой, Ирина Кондратьевна, и подумайте, как вы дальше будете существовать в коллективе.

Ирина Кондратьевна зарыдала, уткнувшись в тряпицу.

— Идите, — брезгливо сморщилась Татьяна Константиновна. — Идите уже.

— Так что же у вас там происходит? — повернулась она к Маше, когда Ирина Кондратьевна покинула кабинет. — Нашли вы этот клад?

— Нет. Мы о нем вообще как-то забыли, — с привычной откровенностью принялась рассказывать Маша. Жизнь, очевидно, ничему ее не научила, и даже после нападения на Никиту она продолжала с той же легкостью делиться подробностями.

— Два убийства? Ничего себе, — раскачиваясь по-детски на стуле, восхитилась Аллочка. — Бросай ты эти поиски, Машка. Жизнь дороже.

— Как, вы сказали, звали второго убитого? Бывшего милиционера? — спросила Татьяна Константиновна.

— Коростылев, кажется. А еще Алексей Петрович сказал, что та женщина, которую убили в архиве, была то ли его женой, то ли невестой. И он даже ее ребенка усыновил, — припомнила Маша. — И вообще, я в свете этих убийств о сокровищах уже думать забыла. Не надо было сразу в эту авантюру ввязываться. А сейчас я хочу только одного — чтобы оставили в покое мою семью и не тревожили память бабушки.

— Очень вас понимаю, — кивнула начальница. — А потому давайте до конца рабочего дня проведем время с пользой. — И она вернулась к бумагам, с которыми работала.

Алексей Петрович объявился на следующий день. Заехал вместе с Федором.

Теперь он держался не так холодно и отчужденно, как в свой первый визит. Согласился выпить чаю, был добродушен, виртуозно беседовал на посторонние темы, делая вид, что не замечает Машиного с Никитой нетерпения.

— Алексей Петрович, не мучайте нас, что вам удалось выяснить? — первой не выдержала Маша.

— Не так уж много, — отставил он чашку. — Но, учитывая давность событий, не так уж и мало. Итак, Вера Молчанова действительно работала в архиве летом 1955 года. Зачем, почему? Теперь узнать удастся вряд ли. Ремонтная бригада заходила в здание через черный ход, кто открывал им дверь — неизвестно. Но такой способ проникновения в архив капитан Коростылев и его команда тогда не рассматривали. После ремонта черной лестницей никто не пользовался. Далее. У семейства Молчановых действительно был автомобиль до 1952 года, так что теоретически Вера Григорьевна могла иметь навыки вождения.

Что дальше? Удар кувалдой по голове отставному майору Коростылеву могла нанести и женщина. Вот, пожалуй, и все, что я смог выяснить. Не густо. А как чувствует себя Дмитрий Борисович? — обратился Алексей Выходцев к Никите. — По моим сведениям, его состояние значительно улучшилось, и если динамика будет позитивной, врач обещал мне встречу с ним через пару дней.

— Да, мне бабушка тоже сказала, что дедушке стало лучше, — кивнул Никита. — Она вчера была у него, а сегодня поехала мама.

— Тогда у нас только одна возможность узнать правду — спросить у единственного свидетеля тех давних событий.

— Маш, не стоит так волноваться, — после ухода гостей принялся уговаривать ее Никита. — Мало ли что там сто лет назад было. У меня, знаешь, еще несколько дней назад была такая же ситуация. И ничего, пережил. И ты держись, — обняв ее за плечи, внушал Никита. — Все дедушкины дедуктивные построения не выдерживают никакой критики. Да, была она в архиве летом. А убийство-то произошло зимой.

— Ты не понимаешь, — качала головой Маша. — Бабушка — самый родной для меня человек. Я знаю, какая она была добрая, сильная, благородная. И сейчас, когда мне ее так не хватает, вдруг всплывает эта история. Меня это разъедает изнутри, словно ржавчина. Я не верю ни единому слову. Но не думать об этом не могу, и это просто пытка.