коллективе. К тем, кто высовывался и, по их мнению, лез в главари, отношение было тем хуже, чем олдовее или самовлюбленнее были судящие о нем персонажи. Поэтому, наверное, можно понять тех, кто, как улитка, залезал в свою раковину. Или начинал жить в узком кругу единомышленников-друзей. Мне этого было уже недостаточно и неинтересно.

На той Гауе шли уже постоянные склоки и разборки по всяким мелочам. Кто что не сделал и кто что должен. В основном по поводу еды в общий котел, посуды и вмазок. Это была их стихия, как у бомжей, дележки добытого бухла и хавки. Не у всех, конечно. Большинство приезжало посидеть у большого самодельного шатра со всякими свисающими фенечками и послушать песни под гитару и флейту, ведя довольно автономное существование в лагере. Так было, как нам казалось, в прежние годы, когда было кому успокоить какую-нибудь разбушевавшуюся бабу «на хозяйстве»…. И многие в лагерь приезжали только переночевать, оставляя спокойно там палатки, а основное время проводя в Риге. Многие, кстати, ездили на целый день аскать в Ригу, и порой это так удачно у них получалось: раскошеливались в основном туристы как раз из Центральной России и Питера, полагая, что помогают местным, так что хватало и на хавчик к костру, и на обратную дорогу, и даже на дальнейшие неделю-две…

Кстати о торче. Редко бывало, что люди могли слезть с героина или эфедрина, и загибались совсем молодыми. Но даже те, кого это или не сильно затянуло, или они смогли переломаться, даже если они уходили во всякие монахи-священники, торчковое прошлое умело достать и там и закончить довольно быстро земной путь многих. Таковы Иштван Ужгородский, бывший священником, и тот самый Саша Литтл, ставший монахом…

Автопортрет Кроки (Сольми)

Все они с удовольствием, казалось бы, участвовали в моих для них развлечениях, но ломались, чтобы их еще уговаривали… Делал я не совсем для них, но и не напоказ, а чтобы самому веселее жить было, но в «работе с массами» надо, наверное, иметь меньшую чувствительность и быть готовым к интригам и простой человеческой глупости… Собственно, то громоподобное разочарование в хиппи, особенно в тех, которые меня хорошо знали, не прошло и с годами. Можно было бы списать на «демократический выбор» – мол, не обязан народ любить всех подряд и даже своих вожаков. Но дело было в том, что в большинстве эти гонители были моими близкими, почти ежедневными знакомыми и не считались недругами, а во-вторых, стайное поведение нарушил из них только один, самый сердечный. И впоследствии никто не одумался, не пожалел о своем поступке, а продолжали дальше глумиться, как бы злясь на себя, что сами были ни на что не способны интересное в принципе. Между прочим, я и тут везде пишу в основном «мы» про организацию всех тех затей, так как сам я мог только что-нибудь выдумать и подхватить, но организовать без помощи «активистов» Шурупа, Пони, Федора Щелковского, Маши Ремизовой, Антона Семенова и многих других было невозможно…

Сольми с флагом перед кинотеатром «Одесса»

Активную творческую организацию продолжал Сольми.

Как-то раз летом 1988 года был просмотр в кинотеатре «Одесса» битловского фильма «Yellow Submarine»[62], на который пришли исключительно системные и битломанские тусовщики. Так как Сольми размахивал каким-то белым флагом перед входом и всем распоряжался, я подумал, что он и есть устроитель этого просмотра. Скорее всего, так и было.

Еще одно значимое мероприятие, которое мы посетили более-менее большой тусовкой (уже сильно охладевшие к подобным мотаниям и неудобствам из-за семейных нагрузок), был рок-фестиваль в Подольске в 1987-м. Так и назывался – рок-фестиваль, что было абсолютно немыслимо в московских краях еще пару лет перед этим. Была хорошо нам знакомая «Бригада С», а обещанная группа «ДДТ» так и не появилась. Впервые играла группа «Калинов мост», обматерившая ментов в одной своей песне, очень в жилу, им все подпевали и сильно аплодировали. Мне же эта выходка не понравилась. Собралось сотни три системных тусовщиков, из которых я уже опять-таки половину никогда не видел. Пришло опять новое поколение, которое еще года три-четыре поддерживало прежний образ жизни, который вскоре стал просто немыслим. В первый день приехали любера и кого-то побили, зато в следующие от самой станции стояли коридором милиционеры и охраняли порядок.

На «Yellow Submarine» в кинотеатре «Одесса»

В этом же 1987 году мы с женой ездили на Казюкас и вписывались к старой моей знакомой Тане, герле Егора Львовского, которая переехала из центра Вильнюса на окраину, в район Фабиёнишкес. Она совершенно отошла от хиппизма, но нас приняла радостно. Была промозглая погода, и праздник традиционных ремесел в честь святого Казимира превратился в наши общие с толпой хаотичные передвижения по центру города все больше от одной глинтвейной к другой. Кстати, ездили туда на поезде, наверное наполовину состоявшем из пипла, так что все в дороге, пока не легли спать, ходили в гости друг к другу, пели песни, шутили, болтали, знакомились, в общем, создавали шум и неудобства остальным пассажирам. Основным приобретением там становились длинные стебли, красиво украшенные множеством засохших цветов, которые у всех стояли букетами в углах комнат, что тоже служило опознавательным знаком и обязательным атрибутом многих хиппи. Хотя их покупали и везли домой не только хиппи.

После 1989 года мы уже практически никого не видели и даже немного опасались встретить после того случая на Гауе. Сначала после рождения старшего сына мы перемещались из квартиры Катиных родителей к моим и обратно, потом снимали квартиру у уехавшей в Германию с Йоргом Женьки Беляевской. А когда получили новую квартиру на Зюзинской (вернее, Цюрупы), в нее заезжали знакомые и друзья, но редко.

Но несколько раз еще до рождения первого сына я подбивал компании человек в 5–10 ездить в Пески к священнику Дмитрию Дудко и пару раз собирал у себя дома пипл для встречи с ним. Надо сказать, что тогда отец Дмитрий был очень простодушен и, как бывший политзэк, был против советской власти и на нашей стороне, но, конечно, как член своей секты, старался гнуть к обрядности и всяким внутренним несвободам, которые были далеко не всем по душе. Но в меру. Самое главное, что и он, и Шибаев по моей просьбе старались доказать торчкам пагубность их увлечения и как-то помочь им вырулить от этой зависимости. Со временем мне стало понятно, что такой способ борьбы с наркоманией не особо эффективен, тем не менее отдельным персонажам из нашей тусовки эти встречи облегчили решение попробовать покончить с вмазками.

Я к тому времени работал от «Росреставрации» в музее «Коломенское», на лето выезжая с бригадой на консервацию иконостаса Рязанского кремля (на тот момент самого высокого в СССР), зарабатывал неплохо; там сложилась своя симпатичная компания, и, в общем, семейная жизнь с рождением первого, а потом и второго ребенка утихомирила нас как тусовщиков. На десятилетие окончания школы я зазвал своих одноклассников к себе, и старые дружеские отношения с нашими интеллигентами-технарями если не возобновились, то по крайней мере не забылись.

До гауйской эпопеи еще выползли на 1 июня 1989 года и встретили в последний раз радостную толпу наших друзей тоже с маленькими детьми. Все нарожали в одно и то же время – Руслан Индеец с женой, Честновы, Мафи со Светой и кто-то еще.

Но это был только красивый последний эпизод прежней тусовки. У нас был годовалый сын, через некоторое время родилась дочь, и нам было хоть и несколько тоскливо, но не скучно. Через какое-то время мы уехали. В новой жизни мы изредка получали известия о трагически ушедших, особенно через Сашу Ришелье, который появился у нас лет через 5–6. Когда он у нас поселился и потом переехал в другой город, мы долгое время с ним дружили и ездили друг к другу в гости, и каждый раз при обмене новостями он сообщал о десятке-полутора очередных потерь.

Джон Ричардсон

Перед тем как мы сняли квартиру в Чертанове у Жени с Йоргом, которые укатили в 1988-м в Германию (потом у нас появилась своя квартира на стыке