Зюзинской улицы и Цюрупы), мы жили то в Конькове у моих родителей, то у родителей Кати через лес (однажды я с коляской прошел ночью напрямки по заснеженному лесу минут за 40) у Конноспортивного олимпийского комплекса. Семейная жизнь и рождение сына, работа, непростые отношения со всеми родителями замкнули нашу жизнь на нас самих, и мы могли себе позволить лишь изредка в виде развлечения куда-нибудь сходить: на выставки, пару раз на тусовки и к приятелю Гриши Бердичевского Бяке посмотреть фильмы на видеомагнитофоне. Приобретались книжки по философии, религии, художественная литература и вечерами читалась. Одно время у тещи я читал Кате вслух Библию, и теща исходила воплями, что я заморачиваю девушке голову. Сейчас у нее обклеены и заставлены иконами все стены и полки, а я стал противником религии в принципе…

Наши друзья тоже погрязли в быту и детях, так что живого общения ни с кем почти не получалось. Изредка году уже в 1989-м или 1990-м приезжала к нам подружка детства Кати со своим ухажером, младше меня, который занимался совершенно необычным делом – восстанавливал разрушенные перестройкой связи предприятий по конкретным видам деятельности и продукции, в частности поставками автоматических линий. Это было крайне необычно, тем более что человек не только не занимал никакой руководящей должности, но и вообще нигде не числился, однако получал баснословные гонорары за сделки.

Мне ясно виделось, что открываются новые горизонты, но самой загоризонтной мечтой в тот момент у меня почему-то была Австралия, о которой я ничего, в сущности, не знал. И я по справочной узнал номер австралийского посольства и позвонил туда. Меня соединили с атташе по культуре, который очень вежливо меня выслушал и согласился на следующий день приехать в гости. Я просто сказал, что у меня есть много чего интересного посмотреть. Оказалось, что он изнывает от скуки от посольской рутины и никак не может познакомиться с обычными советскими людьми. А с необычными тем более. Мы были самыми необычными. Звали его Джон Ричардсон, и он говорил по-русски. Учился он у одного известного профессора в Австралии, но не обладал живой практикой, которая в нашем лице и подоспела.

Приехал он на белой «Ауди» невиданной роскошности и поставил у нас под окнами, не заезжая во двор. Это сейчас весь двор ломится от джипов и БМВ с «Киа» и даже «Майбахом», а тогда в Москве иностранные машины были большой редкостью, и ездили на них в подавляющем большинстве иностранцы. Я помню, в юности, проезжая на автобусе весь Ленинский проспект от Центрального дома туриста до Калужской заставы, то есть Октябрьской площади (где, кстати, и жил Джон), я насчитывал от силы штук 15 иностранных машин на одной из самых оживленных магистралей столицы.

Я тогда видел ее в первый и последний раз, потому что посол, испытывая трудности с наличием рублей для зарплаты советским сотрудникам, попросил Джона продать эту машину за рубли. И тот купил наши убогие «Жигули». Впрочем, убогими они нам вовсе не казались. Как-то, уже приехав к нам в гости на них в Чертаново, он весело предложил мне научиться водить, и я чуть не разбил ему их, нажав слишком резко на газ…

Кроме моих любительских картинок и картинок моих друзей, а также бедненькой коллекции монет и немногих старинных книжек, смотреть, честно говоря, было нечего, но меня распирало от желания рассказать про наше сообщество, советскую жизнь и расспросить про тамошнюю. Про быт я почему-то не задавал вопросы, интересовался климатом, географией и культурой, и тут оказалось, что Джон, будучи культурным атташе, с австралийской культурой практически не знаком. В результате он брал пару фильмов в посольстве и, приглашая к себе, нам их показывал. Вообще, он многому у нас удивлялся, но больше даже для вида, и в конце концов у нас создалось впечатление, что он практиковал язык и просто отдыхал у нас. Жена его, кстати, зарабатывала тем, что готовила обеды для дипломатов разных стран в их непростом доме, который стоит и сейчас белой стеной позади памятника Ленину на «Октябрьской». Однажды мы попробовали этот обед, но она так перестаралась с каким-то вонючим сыром, что с тех пор мы есть у него отказывались и предпочитали сами его кормить своими скудными борщами, которых он поедал по три тарелки.

Однажды я ему сказал, что хотел бы уехать пожить в Австралии, на что он рассмеялся и ответил, что у нас тут Европа. А они живут в отдалении от всего мира в пустыне, и даже дипломаты ждут не дождутся, чтобы их назначили куда угодно в Европу, считая и совок ее частью. Просто они могли купить билет дешево и слетать на выходные или недельку в любую точку этой самой Европы и заодно купить, например, суперский комбинезончик и игрушки для нашего сына. Своих детей у них не было.

Однажды я сводил его на концерт Юры Наумова, и Джон по этому случаю надел черную рокерскую куртку, желая быть как все, но только привлек еще больше внимания, так как они были тоже невидалью у нас.

Я говорю о нем в этом контексте, поскольку Джоник стал на пару лет моим практически лучшим приятелем и, несмотря на то что он особо ничем не интересовался специально или интересовался всем сразу, но умеренно и все его удивляло, он был далек от хиппизма и вообще какого-то противопоставления себя обществу и у нас часто был понятийный барьер, с ним было легче, чем с друзьями-хиппарями, которые, впрочем, все куда-то подевались.

2000-е

Предпоследний раз большую тусовку мне удалось организовать совместно с Баптистом году в 2009-м, когда я приезжал в зимнюю Москву. Дело было так. Созвонившись с Володей Баптистом и проболтав с ним о том о сем с час, я получил от него приглашение поддержать молодых музыкантов на их первом выступлении в чайном доме, который располагался в подвале около прежнего Музея истории Москвы. Володя пришел с тремя своими «послушниками».

Я их так в шутку называю, потому что мне рассказывали до этого, и Володя подтвердил, что в 90-е или нулевые он устроил своеобразную «Академию хиппизма» в «булгаковском доме» и чуть ли не в самóй «нехорошей квартире». Набирал туда кучу молодежи и находил там очередную молоденькую жену. По его уверениям, жен у него было с полдюжины по жизни (больше имел только Игорь Дудинский – ровно дюжину). Он был талантливейший заливайло, который гнал телеги одну заковыристее другой, которые покоряли глубиной эрудиции рассказчика, и даже в том чайном домике он умудрился объяснять, как правильно заваривать чай, при этом цитируя на память разные китайские трактаты. Поэтому в «Академии…» у него отбоя не было от слушателей, особенно от слушательниц, ради знакомства с которыми все и затевалось. Дело в том, что его жены каждый раз выгоняли и нужно было искать новую. Вот он с помощью тусовки обновлял свою семейную жизнь, причем жены были каждый следующий раз все моложе и моложе.

Ребятки ни шатко ни валко отлабали в чайной свою нехитрую программу, попили с нами благоуханного напитка и стали собираться. Мы вышли с ними и решили пройтись по морозному городу. Шли вниз к Солянке. Там был маленький магазинчик, где я ребятам купил какого-то вина, а Баптист, чуть не рассердившись, что я такую ерунду взял, пошел и купил сам бутылку водки. Было часов 9 вечера. Вдруг из-за угла повалили какие-то приличные люди, про которых, если бы не поздний час, я бы подумал, что сотрудники министерства (например, Министерства культуры, которое рядом, но с другой стороны) идут с работы. В это время Баптист, дав всем хлебнуть по глотку, стоял, высоко задрав голову, и крупными глотками дожирал бутыль. И вот чуть не каждый третий из проходящих по ходу, как самому обычному встречному, бросал: «Привет, Володь!» И Баптист, продолжая булькать, недовольно кивал слегка головой и бурчал сквозь глоткú, типа «здорово!» Я был поражен такой известностью всей Москве стоявшего в серой коротковатой швейцарской шинели своего друга. Шинель не была «подпоясана»: солдатский советский ремень со звездой находился выше, почти на груди…

После этого пошли в клуб «Проект ОГИ» в Потаповском переулке[63], и, не доходя до него, я вспомнил