все немецкие замашки и в совершенстве постигший германскую жестокость доктор Любарский грубо расправляется с ранеными. Лазарет, действительно, прославился своей грубостью к пациентам и со стороны докторов и сестер милосердия. Особо возмущает, что жертвами такого обращения стали бойцы женского “батальона смерти”, получившие ранения в ходе недавнего наступления в Галиции. Они лежат в неприспособленных помещениях, в каких-то конурах, в то время как лучшие лазареты с обширными палатами, а также в реквизированных институтских залах отведены под сифилитиков. Как военкор, два с половиной года проработавший на фронте, – продолжал Ксюнин, – я считаю своим нравственным долгом довести о возмутительном обращении с ранеными героями до сведения военного министра Керенского, председателя Красного Креста Покровского и городского головы Шнейдера. Русское общество тоже обязано знать о том, что в столице безнаказанно издеваются над людьми, не жалевшими своей жизни для своего народа и своей родины. За их храбрость на фронте им отплатили предательством дезертиры, а теперь над ними измываются в тылу». Согласитесь, любопытная деталь – военкоры-фронтовики образца Первой мировой. По Великой Отечественной хорошо известно, что военкоры на фронтах присутствовали, и роль их в морально-воспитательной работе была велика. А тут лето 1917-го, военкор мелкобуржуазной вечерней петроградской газеты, который знает быт и нравы и фронта, и тыла и не может пройти мимо бездушного отношения к раненым. В заметке подробное описание происходящего, и претензии конкретные. Если вкратце, солдат с ампутированной рукой – три дня без перевязки. Что в ответ: «Когда придет оператор, тогда и перевяжет»… В наказание за строптивость никому лекарства не давать. Тем, кому необходимо обезболивающее, хуже всего. Поручик Васильев записку пишет: «Просим дать что-либо для спокойного сна». Ему в ответ: «Тоже выискались морфинисты». Вывод из этого эпизода простой. Надо ли удивляться всеобщему разочарованию, горькому чувству фронтовиков, что никому они теперь, искалеченные, не нужны? Да, поручик Васильев позвонил в редакцию газеты. Приехал журналист, написал статью, но что это могло изменить? Хотя сами по себе газетные материалы тех дней очень интересны, в них нет никаких запретных тем. Например, напечатали в той же газете «Время» письмо, полученное Керенским, следующего содержания: «Решаюсь предупредить Вас, Александр Федорович, – писала, сообщая свою фамилию и точный адрес, некая гражданка, – чтобы Вы оберегали себя. На Вас готовится покушение со стороны большевиков, солдат и матросов. Об этом они свободно рассуждали в вагоне 3 класса, шедшего из Ораниенбаума в Петроград, я с ними ехала, сидела рядом. Все они против вас, и особенно кронштадтские матросы». Самым грозным предупреждением для тогдашнего лидера страны была даже не угроза покушения, а тот факт, что об этом говорят вслух, не боясь последствий. Доказательством этого в тот день стало сообщение из Кронштадта. Туда для расследования событий Июльского восстания прибыла следственная комиссия, но ни допросить, ни тем более арестовать участников мятежа она не смогла. «Попала в затруднительное положение. Следователей встречали повсюду свистом, протестами и даже откровенными угрозами, в результате комиссия вынуждена была покинуть Кронштадт».

07.08

Этот день – 25 июля 1917 по старому стилю – стал первым рабочим днем нового коалиционного правительства России. Серьезный политический кризис, вызванный попыткой большевиков в начале июля передать власть Советам явочным вооруженным путем, был, наконец, преодолен. Зная, как развивались события далее, к Корниловскому мятежу, а затем вскоре и к вооруженному Октябрьскому восстанию, можно делать выводы, что июльское выступление, в котором главную роль играли распропагандированные большевиками солдаты Петроградского гарнизона и матросы Балтийского флота, было просто пробой пера, репетицией вооруженного восстания, в котором были учтены июльские ошибки. Отсюда это знаменитое ленинское «почта, телефон, телеграф» – нужно в первую очередь брать под контроль узлы связи, коммуникации. Это – азы революционного подхода.

В не меньшей степени причиной кризиса в середине лета 1917-го было обострение национального вопроса. Финский сейм в те дни провозгласил независимость Финляндии от России во внутренних делах, ограничив компетенцию Временного правительства вопросами внешней и военной политики. Керенский даже отдал приказ частям русской армии, дислоцированным в Гельсингфорсе, занять здание финского парламента, заседания которого были, таким образом, прерваны. Не менее остро стоял украинский вопрос. Когда в Петрограде революционные матросы штурмовали Таврический дворец, Керенский находился в Киеве, вел переговоры с Центральной радой. И, казалось, добился важного компромисса. С одной стороны, самостийно возникшая Рада была признана «органом Временного правительства» взамен комиссаров, присланных из России, с другой – вопрос о провозглашении Украиной независимости был отложен впредь до решения Учредительного собрания. При этом Керенский поддержал план украинизации частей русской армии, дислоцированных на Украине, то есть в полосе Юго-Западного и Румынского фронтов. И публично соглашался с возможностью в будущем федерализации, то есть признания за бывшими национальными окраинами царской России прав на внутреннюю автономию и самоуправление. Любопытно, что радикальные националисты и на Украине, и в Закавказье тогда показным образом соглашались именно на федерализацию в рамках единого Российского государства, дальнейших своих аппетитов не озвучивали. А вот в России по ряду причин многие были против такой активности Керенского. Возникло впечатление, что Керенский пытается «предрешить» важнейший вопрос о государственном устройстве России, поставить страну перед свершившимся фактом. Именно это, кстати, и спровоцировало отставку князя Львова и уход из правительства министров-капиталистов и представителей партии кадетов. Просто потому, что все они были твердыми сторонниками сохранения единой и неделимой России, в то время как большевики, тонко чувствуя настроение момента, активизировали свою контрпропаганду о праве наций на самоопределение вплоть до отделения. И в частности, Сталин, выступая на Всероссийском совещании военных организаций РСДРП, озвучил это требование, поддержав таким образом сторонников отделения от России. Понятно, что все это делалось из конъюнктурных политических соображений, в борьбе за власть, чтобы ослабить позиции Временного правительства, заложить еще одну мину под фундамент государственности. Но факт остается фактом. Новое коалиционное правительство являло собой парадокс. С одной стороны, оно было более левым, революционным, с другой – в нем существенно увеличились полномочия министра-председателя, Керенского, что означало возможность перехода к авторитарному и даже диктаторскому способу правления.

08.08

В этот день – 26 июля 1917 года по старому стилю – был опубликован состав второго коалиционного правительства России. В него вошли семь эсеров и меньшевиков, два радикальных демократа, четыре кадета и двое беспартийных. На посту министра-председателя был утвержден Александр Керенский, при этом он сохранил за собой портфели военного и морского министра. Одно это уже наводило на мысль, что Александр Федорович начинает обладать излишними правами и возможностями. Учитывая личные качества премьера, его амбициозность, нервную возбудимость и даже некую экзальтацию, заговорили о «бонапартизме». О подмене коллективного и взвешенного стиля управления – согласования