самое удивительное событие для того времени года, когда природа еще не решила, это все еще поздняя осень или уже ранняя зима, но внезапность, с которой начался густой снегопад, однозначно указывала на его необычную природу.

Густая белая крупа полностью стерла все вокруг, Кристина уже не видела стоявшие неподалеку автокараваны и собравшихся вокруг циркачей; да что там, она не видела больше и дорогу, только тот небольшой пятачок, на котором стояли директора и цирковые. Она все сильнее дрожала, уже не понимая, от холода это или испуга. Происходило что-то совершенно запредельное, и никакая цирковая мистика, на которую она уже насмотрелась, не подготовила ее к этому.

«Я не могу, – вдруг поняла Кристина. – Я не могу через это пройти».

Она дернула руку, пытаясь вырваться из круга, забрать амулет и убежать, – и не смогла пошевелиться. Взглянув на директоров других цирков, Кристина с ужасом поняла, что все они превратились в ледяные скульптуры и только она еще оставалась теплой и живой. Но и это ненадолго. От того места, где ее ладонь соприкасалась с чужими, распространялся ледяной холод. Он полз по руке, блестящий, бело-голубой, поднимаясь все выше и выше, добрался до локтя, до плеча, полностью обездвижил руку, превратив ее в кусок льда, и продолжал распространяться все дальше. И Кристина поняла, что как только он доберется до ее головы или до сердца, то ей настанет конец.

Рот раскрылся в беззвучном крике, но из него не вылетело ни звука; звуки замерзали прямо на губах, не успевав сорваться. И все же Кристина продолжала кричать – отчаянно, пронзительно, и этот крик бился внутри нее, причиняя боль.

Кристина уже почти потерялась в водовороте паники и страха, когда вдруг отчетливо увидела лицо Апи. Обезьяныш был там, в кругу, среди ледяных скульптур директоров, единственный из всех цирковых, и он смотрел на Кристину. Смотрел цепко и жестко; Кристина никогда раньше не видела у него такого взгляда.

Она ухватилась за этот взгляд, словно за спасательный круг, и больше ни на миг не отводила глаз. Кристина точно знала: стоит лишь это сделать, и она пропала. Но Апи, их цирковой, он ее вытянет.

Так она и стояла, не обращая внимания на заледеневших директоров и неестественный холод, ползущий по ее телу, и смотрела, смотрела на Апи. А он смотрел на нее, серьезный и сосредоточенный, и его неказистое, ушастое лицо время от времени теряло очертания и превращалось в чужие лица, в лица незнакомых мужчин и женщин, которые тоже смотрели на Кристину и словно что-то от нее ждали. А она вопреки всему ощущала не груз новой ответственности и не страх не оправдать эти непонятные ей ожидания, а прилив сил и решимость во что бы то ни было дойти до конца.

А затем в снежной тишине раздались протяжные, заунывные звуки, такие знакомые и в то же время чужие, потому что, хотя мелодию Кристина слышала уже не раз, слова были другие.

Темнота… пустота… Не уйдем мы в никуда…

Пусть не видят… Пусть не слышат…

Но мы живы… Но мы дышим…

Кристина не отрываясь смотрела на Апи и видела, что его губы не шевелятся. И все же он пел. А она жадно впитывала каждое слово, вбирала его в себя. И с замиранием сердца ждала оставшиеся строки, не замечая, как от отчаянной надежды на пророчество, обещавшее если не свободу, то хотя бы надежду на нее, по щекам катятся и тут же замерзают ломкими ледяными дорожками слезы.

И дождалась.

На арене… под шатром…

Все уйдут… и мы… уйдем.

Сердце сжалось с такой силой, что Кристине показалось, оно не выдержит, и замерло, будто не решалось стучать дальше. А потом забилось с новой силой. Что означали эти слова? Предостережение или пророчество? Обещание поражения или надежду? На миг Кристине даже показалось, что их будущее зависит от того, правильно ли она поймет эти слова, и от этого сердце заколотилось еще быстрее.

Та, прежняя Кристина, которая винила в своих неудачах весь мир вокруг, не сомневалась, что новые слова предсказывают поражение. Разумеется, все будет плохо, а как же иначе? Все всегда плохо, особенно если дело касается ее. И раз так, то и от тебя ничего не зависит, можно успокоиться, смириться и приготовиться страдать и сетовать на несправедливость судьбы.

Но Крис, которая появилась в «Колизионе», такая перспектива не устраивала. Если уж и терпеть поражение, то прежде навязав такую борьбу, что даже победивший соперник не поверит своему счастью и тому, что сумел вырвать победу. А еще лучше – настроиться на победу самому. Нет ничего предопределенного, каждый сам выбирает свою судьбу. И порой этот выбор начинается с такой, казалось бы, мелочи, как интерпретация услышанных слов, ведь от того, как их поймешь, зависит моральный настрой на дальнейшую борьбу, и зачастую именно сила духа оказывается решающим фактором победы.

Снегопад прекратился резко, словно упавший занавес. Снова стала видна дорога, припаркованные на обочине автокараваны и собравшиеся неподалеку взволнованные циркачи. Снега не было нигде, кроме как вокруг собравшихся вместе директоров. Те больше не были ледяными скульптурами, а снова стали вполне живыми людьми. Правда, одна из троицы директоров «Инкогниона» лежала на земле, и невозможно было понять, обморок это или нечто куда более… окончательное.

Цирковые все так же оставались в круге, но они, словно повинуясь неслышной команде, разом повернулись в одну сторону и уставились на что-то.

Кристина проследила взглядом – и забыла, как дышать.

Неподалеку от дороги, прямо на поле, стоял цирк.

Нет, не так.

Там стоял Цирк.

Глава 16

Полосатый шатер наиклассической цирковой расцветки – в красно-белую полосу, казалось, мог вместить в себя многотысячную спортивную арену.

Немыслимой высоты купол поражал воображение; пожалуй, поставь его среди небоскребов, он бы и там не затерялся. Хотя, возможно, это благоговение и страх увеличивали его размеры в глазах смотрящих. Как вообще можно давать представление в такой громадине?

Кристина даже не заметила, как распался круг директоров, просто в какой-то момент она поняла, что стоит одна и не может отвести взгляда от этого непонятно откуда взявшегося цирка. Он поражал, пугал и подавлял.

Циркачи «Колизиона» незаметно сгрудились позади нее, но Кристина заметила это только тогда, когда совсем рядом взвыла, а потом, жалобно взвизгнув, затихла гончая, и голос