спорю. Но все-таки дети – не единственный смысл. Не обязательно жить, как все, чтобы в твоей жизни был смысл. Вон Плисецкая, например, – у нее не было детей. Ты хочешь сказать, она жизнь прожила зря?

– Ну нет, конечно, – Света вздохнула. – Гениев эти правила не касаются.

– Гений не гений, а если рассуждать практически, в нашем возрасте нужно с поддержкой. Иначе изведешься растить. Одной и в молодости трудно, а после сорока… Так ты хочешь?

– Не знаю… Если бы мне точно сказали, что я рожу и не пожалею, я бы рискнула. Но я скорее головой об этом думаю, понимаешь? Такого вот сильного желания, такой тяги природной у меня нет… Может, я неполноценная?

– Свет, ну что за глупости, – возразила Надя, которая вдруг почувствовала раздражение, будто резерв терпения, отпущенный на этот разговор, исчерпался. – Нормальная ты. Не все же рожают. И не всем это нужно.

– А тогда зачем это все… – начала было Света и, взглянув на Надю, прервала сама себя: – Знаешь, я пойду. Ты работай, пока свет нормальный. Я там по хозяйству займусь.

И она слегка неуверенной походкой вышла из мастерской, оставив Надю нервно смотреть на несостоявшуюся картину.

Глава 32

К пяти часам вечера свет уже совсем испортился, и измученная Надя вышла из мастерской, тяжело шаркая обычно легкими ногами.

«Так и не поела. И ничего, ничего не выходит, этот холст просто как заговоренный!»

Надя прошла на кухню, по дороге заглянув в гостиную и сделав крюк на веранду.

«Интересно, где Светка?»

На кухне уже нужно было зажигать свет. Щелкнув выключателем, Надя осмотрела кое-как прибранное помещение и поморщилась:

«Надо было самой заняться».

Она открыла холодильник, быстро нашарила сыр и хлеб (привычка хранить хлеб в холоде была у Светки с незапамятных времен) и нажала кнопку на чайнике. Есть хотелось смертельно. А еще – рыдать. Но рыдать – это не выход.

«Надо собраться и писать, писать, рано или поздно эта проклятая картина покорится, – сурово выговаривала себе Надя, жуя сухой бутерброд и прислушиваясь к закипающему чайнику. – Да куда же Светка подевалась?»

Наскоро глотнув обжигающего чаю, Надя обошла дом – подруги нигде не было. Решив подождать, она устроилась на огромном старом диване в гостиной с телефоном и книжкой о Караваджо и потеряла счет времени. Очнулась, когда на часах уже было девять.

– Так, это никуда не годится, – сказала Надя, убедившись, что телефон подруги не отвечает.

Быстро накинув куртку и надев стоявшие у входной двери серые кроксы, Надя вышла на улицу, где уже зажглись теплым светом вечерние фонари. Поколебавшись, повернула налево и прошла метров пятьдесят до Ликиного участка.

Она уже собиралась нажать на пуговку звонка, когда услышала из-за глухого забора женский визг:

– И не смей называть меня Анжелой! Я Лика, Лика, слышишь ты! – И что-то грохнуло.

«Ой, нет. Вряд ли бы они так стали при Светке…» – подумала Надя и решила идти к станции.

Там был магазин, куда Света могла отправиться за продуктами.

* * *

Мягкий вечерний сумрак укрывал пейзаж и прохожих сиреневой кисеей, но Светину белую худи Надя увидела издалека. Подруга сидела на металлической перекладине низкого заборчика у магазина, держа в руках банку с алкогольным коктейлем. Рядом с ней тусовались три невнятные фигуры – одна женская и две мужские. Женщина громко и хрипло смеялась, и вся компания смотрела на нее, разделяя веселье.

– Света! – резко сказала Надя, подходя ближе, но так, чтобы до ближайшего мужчины оставалось безопасное расстояние. – Света!

Светка оглянулась и, увидев Надю, начала очень быстро пить из банки.

– Света, нам пора домой.

– А ты кто такая? – развернулась к Наде женская фигура. Растрепанная, всклокоченная, она была страшна в сумерках: вместо глаз и рта на бледном лице зияли темные провалы. – Тебе чего здесь надо?

– Тихо, тихо, – потянул подружку за рукав ближайший к ней мужичок. – Не скандаль давай.

– Нет, а чо ей надо? Приходит, мешает тут! – Пьяная дама стремительно входила в раж и повышала голос, и Надя испугалась, что на нее сейчас нападут. Она никогда не сталкивалась с физическим насилием и откровенно боялась того, что к ней может прикоснуться чужая недобрая рука, оставить след, причинить боль…

– Все нормально, я уже иду! – откликнулась Света громко. – Раис, ты того… Не ори. Это подруга моя, я с ней пойду.

Света уронила банку из-под коктейля прямо себе под ноги, встала, покачнулась и, широко улыбаясь, неуверенным шагом пошла к Наде.

– Мадам! – басовито крикнул ей вслед второй пьяница. – Вы лишаете меня надежды!

– Ха-ха, – иронически пробормотала Света себе под нос и размашисто вскинула руку, прощаясь с поклонником.

– Мадам! – настаивал тот. – Я могу рассчитывать на завтра?

Света резко развернулась к нему и крикнула:

– А то! – И вдруг начала заваливаться набок, нелепо загребая воздух руками. Надя подскочила к ней, шипя от возмущения, вцепилась в локоть толстовки и потащила Светку к себе.

– Стой, зараза! Только попробуй у меня упасть!

– Тих-тих, Надюш, ты чо… – пролепетала Света. – Я в порядке, ща быстро дойдем до дома, и все…

* * *

Света уже давно храпела в своей спальне, а скорчившуюся на диване в гостиной Надю колотило от омерзения и ужаса.

«Я этот путь от магазина домой никогда не забуду», – думала она.

Спрятав лицо в поднятые колени, она обхватила себя худыми руками так крепко, как только могла. Но ознобная дрожь никуда не уходила.

Найденная у магазина Света действительно собиралась дойти до дома, но доза выпитого к вечеру была уже такой, что она собой не владела. Несколько раз упав, Света испачкалась и порвала на колене свои богемные штаны, а белая худи покрылась пятнами крови, сочившейся то ли из носа, то ли из разбитой губы. Каждый раз, поднимая ее на ноги, Надя поражалась собственной силе – откуда только взялась? – и вспоминала бабушку Галину Дмитриевну, которая говорила деду:

«Где упадешь, нажравшись, там и будешь лежать, понял меня?»

А дед молча кивал рано поседевшей головой и ничего не отвечал.

Кислая пьяная вонь, беспорядочные жесты, попытки что-то сказать заплетающимся языком, разбегающиеся гласные и внезапная икота – Света не походила не то что на себя, она вообще как будто свалилась за грань, отделяющую человека от темного исчадия. Наде было страшно, противно, больно, она ругалась и плакала – но тащила. Бросить Свету она не могла.

Но самое страшное произошло дома.

К финалу их мучительного пути к кратовской даче Надя разозлилась настолько, что решила: умоет и разденет. Раз уж довела, то приведет эту пьянь в порядок, чтобы завтра не смотреть