И вот когда Светка упала уже в ванной, а Надя, испугавшись, что та своей пьяной башкой ударится о ванну, громко вскрикнула, Света вдруг сказала негромко и отчетливо:

– Хочешь? Бей.

У Нади сердце ушло в пятки. Откуда?! Откуда эта женщина, выросшая в семье ученого и оперной певицы, прожившая почти всю жизнь за границей, там, где даже собаки лишний раз не залают, откуда она могла взять это страшное, тяжелое, окончательное слово, которое отличает жертву от свободного человека? Всхлипывая и ругаясь, Надя содрала с бесчувственного тела одежду, оставив только белье, и умыла из горсти.

«Черт же побери эту спальню на втором этаже, – думала Надя, глядя, как проступают на коже рук синяки. – Без этого подъема по лестнице мы обе были бы целее».

* * *

Наде редко снились кошмары, но в ту ночь мокрая черная ведьма то и дело вставала из ванны и с утробным воем тянула к ней свои омерзительные черно-зеленые пальцы.

Утром она вышла на кухню в отвратительном настроении и с кругами под глазами, готовая высказать Светке все, что о ней думает. К счастью, там никого не было.

«Может, это и неплохо, – подумала Надя, отхлебывая из любимой кружки несладкий кофе с каплей молока. – Пойду поработаю, хоть утро даром не пропадет».

Сейчас ей было очень жаль уничтоженного эскиза той розово-лиловой девочки. С такой дурной головой, как сегодня, было бы гораздо проще вернуться к начатой работе, а не начинать все заново. Но делать нечего – время поджимает.

«Будет очень глупо, если после стольких лет выяснится, что я вообще ничего не стою как художник», – мрачно подумала Надя.

Она никогда не говорила вслух и даже, кажется, не думала о том, что расплатилась талантом за семейное благополучие. Но сейчас ее душила нарастающая паника. Если она не сможет ничего написать, выходит, она просто бездарь и никакой жертвы не было? Она обычная истеричка, которая сбежала от мужа как раз когда он добился успеха. И никакой выставки у нее не будет. Она так и зависнет в воспитательницах загородного пансиона для одаренных детей, который не имеет никакого веса и статуса и даже работает не круглый год, а только летом. Ради этого она оставила хорошую должность в крупной страховой компании? Столько лет страшных усилий, конкуренции, выматывающей борьбы с собственными желаниями и эмоциями – и что в итоге?

Бабаев – золотой мужик, но и он не волшебник. Сколько продлится ее деятельность «советника» в департаменте, в котором она еще полгода назад была вторым лицом? До тех пор, пока Бабаев там главный, – да и то не обязательно. Все может закончиться в любой момент. Ведь это не работа по большому счету: ну приезжает пару раз в неделю, смотрит отчеты, рассылает запросы. А ведь ей уже за сорок, и молодежь напирает…

Надя снова прикоснулась к холсту тонкой плоской кистью, провела линию горизонта, прикинула основные объемы и начала набрасывать контуры перекрещенных ног, сплетенных рук, причудливо-кудрявых волос.

– Нет, все не то, черт побери! – Она швырнула кисть на пол и затряслась в безмолвном, бесслезном плаче. – Нет у меня никакого таланта. Нет и не было. Все фигня!

Сев прямо на пол, она скорчилась и обхватила себя руками, спрятала лицо в колени и ждала, когда катящиеся по лицу слезы вымоют горечь, внезапно поднявшуюся откуда-то из глубины. Казалось, это дыхание ведьмы из ночного кошмара сейчас запотевало отвратительной ядовитой дымкой внутри Надиных глаз, лило железистый горький вкус на язык, царапало воспалившиеся от слез ноздри…

С детства и до своей сорок второй весны, пока не съехала из Москвы в Кратово, Надя не плакала и даже гордилась этим, как милой особенностью. Но не такой идиотской, как у Ленки, которая любила кокетливо сообщать, что, вопреки всем штампам, всегда красит ресницы с закрытым ртом, – а героической, осмысленной, говорящей о силе характера. А теперь она плачет. И эта надолго забытая способность возвращает Наде какую-то часть ее самой – как и платья, которые она стала носить, как украшения из маминой шкатулки, которые теперь были с ней всегда.

«Ну вот и все… Отпустило, кажется, – Надя еще раз всхлипнула, потянула носом воздух и поднялась с прохладного пола. – Надо пойти сделать чаю».

Чай был ее универсальным успокоительным, любовником и другом – все паузы, раздумья, все время для себя у Нади было связано с ощущением горячей кружки в руках и ласкового теплого пара, плывущего от чашки к склоненному лицу. Кофе она пила по утрам и на работе – для бодрости. А чай – просто так, для себя.

Она стояла на кухне спиной к окну и, скрестив руки на груди, смотрела на закипающий чайник.

«Интересно, где Светка? – И, помедлив, ответила сама себе: – Неинтересно. Пусть отсыпается».

Поморщившись от воспоминания о вчерашнем вечере, Надя заварила чай, вернулась в мастерскую и села на скамью… Она боялась потерять возникшее ощущение, что вот-вот, если подождать еще буквально секунду, ее осенит та самая мысль, единственно верная… Нужны только тишина и немного терпения…

Глава 33

Грохот музыки оглушал гостей постарше, но молодые – а их было большинство – энергично отплясывали посередине огромного шатра, в котором гуляла пышная свадьба. Маша, одетая в облегающее лиловое платье, бросила отщипывать ягоды от лежащей на блюде тяжелой кисти винограда и жестом пригласила Лешу танцевать.

– Скажи, классно они все сделали? – прокричала она, грациозно двигаясь на танцполе.

Рыжеватой Маше лиловый шел больше, чем остальным подружкам невесты, и она об этом знала. Даже блестящая ткань, предательски подчеркивающая нежелательные складочки и выпуклости, которые обычно стараются скрыть женщины, ее не страшила. Маша была стройна и спортивна, она охотно позировала в купальнике и публиковала эти фото в инстаграме, не смущаясь восхищенных комментариев незнакомых мужчин.

– И декор клевый, и банкет, и музыка, да?

Леша с улыбкой кивнул. Все-таки Маша, наверно, самая красивая здесь. Даже главная героиня торжества, пожалуй, выглядит похуже – а уж среди одетых в одинаковые платья подружек невесты его девушка точно лучше всех.

«Неплохое утешение, несмотря ни на что», – подумал он и, поймав Машу за тонкую кисть, притянул к себе и обнял.

– Да, все красиво, молодцы ребята, – громко сказал он в ее маленькое ушко, украшенное бриллиантовой сережкой, и заботливо поправил прядку кудрявых волос.

Маша подняла к нему лицо и счастливо улыбнулась. В последнее время они много ссорились, и от этого нечастые счастливые моменты приносили особое, острое удовольствие.

«В конце концов, может, мама и права? – подумала она. – Зря я беспокоюсь из-за этой Светланы. Мы