И запах.

До сих пор запах, исходивший от грузного тела Доминика,казался мне неприятным: трусость, пот, фобии, страх перед микроволновками илифтами перемешивались в нем в разных пропорциях – ничего подобного больше нет.В худшем случае Доминик не пахнет ничем. А в лучшем – в нем появились новые,незнакомые мне нотки, нерезкие, но довольно впечатляющие: мускус, кожа, тальк,мужской секрет, возможно – эстрагон, кориандр, базилик; или это всего лишьзапах одеколона? Он кажется мне знакомым, определенно – я знаю его. И я ужесталкивалась с ним – совсем недавно. Вот только никак не вспомнить где.

Я и не хочу вспоминать. И не хочу ни о чем думать. Мнехочется одного – смежить веки. Расслабиться после напряжения всех последнихдней. Доверить решение проблем другому человеку. Моему другу Доминику Флейту.

– Так куда мы все-таки едем?

– Маленький кооператив по производству арганного масла.Там тебя никто не потревожит. Во всяком случае – в ближайшие дни, – сноваоговаривается Доминик.

– Не думала, что у тебя такие экстравагантныезнакомства. Кооператив по производству масла, надо же!

– Это не мои знакомства.

– Чьи же?

– Дальних родственников Наби.

– Наби в курсе?

– Наби очень мне помог.

Рано я успокоилась. Наш повар Наби – добрейшей души человек,но он – муж Фатимы. И если Наби в курсе – в курсе и Фатима, подбросившаяследствию сведения о моем слабом носе и позднем возвращении в отель. Это нельзясчитать откровенным свидетельством против меня, скорее всего – Фатима просторассказала все, что знала. Но ее наивные мечты о политической карьере вГолландии – их тоже нельзя сбрасывать со счетов. Только кристально честныйчеловек может добраться до вершины, только законопослушный, для такого штраф запарковку в неположенном месте – уже трагедия. Фатима ни за что не станетввязываться в противоправную историю с побегом из-под стражи женщины,обвиненной в убийстве. И это самое невинное, что можно предположить.

– А он?..

– Не волнуйся. – Доминик спешит утешитьменя. – Он никому ничего не скажет.

– Ты так уверен в нем?

– Да. Абсолютно. Я очень давно его знаю. Я знал еговсегда. Мы росли вместе.

– Детская дружба – самое трогательное из всехизобретений человечества…

– Наби переживал так же, как и я. Он тебя любит…

– Нуда…

Ну да, ну да, все любят Дональда, все любят Гуффи, все любятМикки. Ради меня Наби не поступится даже клубнем картофеля, его преувеличенно-мультяшнаялюбовь (какой ее видит Доминик) вызывает у меня саркастическую улыбку. Неотрываясь от дороги, Доминик осторожно кладет руку мне на плечо:

– Успокойся, Сашa. Неприятности остались позади. Тебебольше ничего не угрожает.

– Я просто очень устала. Устала…

Должно быть, мой голос звучит слишком жалобно. Доминик резкожмет на тормоз, поворачивается ко мне всем телом и сгребает в охапку. Так иесть – мускус, кожа, и (возможно) эстрагон, кориандр, базилик, смешать всеингредиенты, настоять на спирту и принимать внутрь по одной столовой ложкеперед едой – спокойствие, бодрость и общий хороший тонус организмагарантированы.

– Я с тобой, моя девочка. Я с тобой!.. Не плачь, всебудет хорошо.

– Я не плачу.

Я не плачу. Я – рыдаю. Судорожно, беззвучно, взахлеб – слезытекут по моим щекам и попадают на рубашку Доминика. Ту самую – гавайскую.

– Я пришил пуговицы. Посмотри.

Все пуговицы на месте, хотя для того, чтобы их пришить,Доминик воспользовался первыми попавшимися нитками. Черными.

– Видишь, я сделал все, как ты сказала. Но и ты должнаделать все, что я скажу.

– Хорошо.

– Скоро мы доберемся до места. Постарайся хорошеньковыспаться. А завтра утром приедет Наби.

– А ты?

– Я тоже появлюсь. Но уже ближе к вечеру.

– Что требуется от меня?

– Ничего не бояться. Довериться. Ты будешь средидрузей.

Непонятно, на чем основана уверенность Доминика и с какихпор родственники Наби, о которых я понятия не имела, стали моими друзьями.Наверное, с ними все обстоит так же, как с нежданным ангелом в полицейской форме,который принес мне благую весть.

Им хорошо заплатили.

Сколько – об этом я не имею ни малейшего понятия, как и одальнейших планах Доминика. Довериться ему – еще полтора часа назад я посчиталабы это сумасшествием. А он просто взял и вытащил меня из каменного мешка,прежнего Доминика больше нет. Я имею дело с новым, совершенно незнакомым мнечеловеком. И этот человек нравится мне гораздо больше, чем прежний. К прежнемуя была нежно привязана, но относилась со снисходительным, а порой брезгливымпокровительством. Все изменилось – и теперь в покровительстве нуждаюсь я сама.

«Мерседес» преодолевает очередной участок подъема, и мызависаем над раскинувшейся внизу Эс-Суэйрой. Я не соврала и не польстилагороду, приютившему меня:

он прекрасен.

Цепочки огней собираются в гроздья и снова распадаются,обнимают темную чашу океана, подрагивают, слезятся, мерцают. Если я и мечтала оРождестве, то лучшего подарка, чем этот город, не сыскать. Сердце полноблагодарности, и щемящей грусти, и томительного предчувствия – я еще не скоровновь увижу Эс-Суэйру. Мое настроение передается и Доминику, в одночасьеставшему чутким, как собака-поводырь. Он останавливает машину и вместе со мнойсмотрит на огни.

– Эс-Суэйра восхитительна, – тихо говорю я.

– Эс-Суэйра – лучшее место на земле, – вторит мнеДоминик. – Мой дед выбрал именно ее и не ошибся.

Дед Доминика. Основатель отеля «Sous Le del de Paris». Ядовольно смутно помню историю его появления в Марокко, хотя Доминик рассказывалее неоднократно. Дед Доминика перебрался сюда в начале тридцатых вместе с ещедвумястами тысячами переселенцев, он мог выбрать Марракеш, Касабланку, Рабат,но выбрал Эс-Суэйру. Возможно, огни тогда не были такими яркими, но сине-белоеочарование существовало всегда.

– Нам пора, Сашa. – Доминик осторожно касаетсямоего локтя.

– Мне кажется, я больше не вернусь сюда.

– Глупости. Это твой город.

– С чего ты взял?

– Потому что это мой город. Ты разве забыла? Мы обасобирались состариться здесь. Charmantepetite vieille – я ни за что не пропущутакое зрелище!

…Через пятнадцать минут Доминик глушит мотор посредипустынной местности, единственное украшение которой – десяток чахлыхкустарников и растыканные в произвольном порядке голые деревца. А на такуюмелочь, как приземистый, со слепыми стенами амбар (метрах в тридцати отдороги), я поначалу не обращаю никакого внимания. Деталь, которая делает амбареще более никчемным: стоящий возле него пластиковый столик с тентом и такой жепластиковый стул.